Исповедь четырех - Елена Погребижская Страница 38

Умка: Да, это вот бухать, шляться по улицам, мечтать там о звездах, не спать ночами. Кстати, и первые же пластинки пришли тоже от этого человека.

Я: Но ни в коем случае не целоваться и не трахаться?

Умка: Я бы с удовольствием, но в данном случае это было невозможно почему-то.

Я: Голубой, что ли, был?

Умка: Нет, просто у нас с ним были не такие отношения каким-то образом. Т. е. в какой-то момент он понял, что я, видать, в него очень сильно влюбилась, и увильнул от меня, потому что ему не хотелось так сильно привязывать к себе человека.

Я: А ты была решительной девушкой?

Умка: Я была ужасно нерешительной девушкой. Если бы я была решительная девушка, такая, какой я стала, например, через 2 года, я бы взяла его за шкварник, трахнула и отпустила бы, кончилась бы вся любовь. Но именно благодаря тому, что этого не произошло, это как-то даже не растворилось, это бах! — и заполнило весь мир.

Я: А что с тобой случилось за 2 года?

Умка: Ну, во-первых, я из девочки превратилась в женщину. И я решила, что раз у меня с ним ничего не получается, значит, я буду трахаться с остальными, ну а что теперь делать, и началась какая-то более или менее веселая жизнь.

Тут я припоминаю, как мне рассказывали знающие люди, что к концу 70-х сложилось у них представление, что секс — это средство общения, ну, типа рукопожатия. Не в буквальном смысле, но в этом направлении. Показался тебе человек интересным, и ты с ним переспал, а потом еще кто-то интересный — и понеслась. Тут меня перебили и сказали: «А что, сейчас не так разве?» «Нет, — говорю, — ну, сейчас всякий СПИД и вообще „надень его — надень на него“, а тогда была сексуальная революция». То есть много партнеров считалось круто.