Мазарини - Людмила Ивонина Страница 38

Все было тщетно. Попытки уговорить Карла I согласиться на некоторые предложения парламента и пойти на компромисс пока не увенчались успехом. Упрямый рыцарь, Карл не желал даже в самом малом соглашаться со своими политическими противниками. В детстве лишенный строгого воспитания, он был упрям, неразговорчив и при этом очень правдив, не мог хитрить и лукавить. Карл I являлся аристократом с головы до пят, величайшим чистюлей по меркам XVII века (он принимал ванну два раза в неделю), по нескольку раз на день менял тончайшие батистовые рубашки и нередко весь свой костюм. Английский король обогатил Лондон и свой дворец Уайтхолл величайшими произведениями искусства кисти Питера Пауля Рубенса и Антониса ван Дейка. Он пристрастил к этому жену, детей и весь английский двор. Характерная для барокко пышность стала процветать в Англии именно с эпохи единоличного правления Карла I.

Король пока был уверен в военных способностях своей армии. Ведь она как-никак была обученной, управляемой полководцами, принимавшими участие в Тридцатилетней войне (принц Руперт, например), в отличие от парламентского ополчения из буржуа, ремесленников и деревенских богатеев. Правда, они исповедовали истинную веру в Бога и в свое правое дело. Пуритане стригли волосы в кружок и поэтому назывались «круглоголовыми». Напротив, роялисты были нарядными, изнеженными, носили длинные завитые волосы или парики согласно моде и назывались «кавалерами».

Не добившись ничего от Карла I, д'Аркур двинулся в английскую столицу посовещаться с представителем парламента графом Бедфордом. В отличие от короля тот на многое соглашался, но не хотел уступать в принципиальных религиозных и правовых вопросах. Осторожный дипломат д'Аркур здесь не сдержался и предостерег его:

– Если Его Британское Величество найдет способ вновь завоевать доверие своих подданных, невозможно, чтобы он когда-нибудь простил Вам Ваше поведение.

– Говоря это, Вы, видимо, ставите на одну доску могущество королей Англии и королей Франции: англичане были слишком мудры, чтобы терпеть от государя месть по отношению к человеку, защищавшему их интересы, их нация обладает такими законами, с какими их правители должны считаться, если не хотят, чтобы они обернулись против них. Это происходило каждый раз, когда они хотели предпринять что-то, превышавшее их власть. То же произойдет и в будущем, потому что нет ни одного англичанина, кто бы не знал, что здесь залог его свободы и покоя, – такую дерзкую, но резонную тираду произнес Бедфорд в ответ.

Вскоре этот разговор стал известен каждому в столице. Очевидно, граф Бедфорд с удовольствием все это предал огласке. Д'Аркура невзлюбили, но не трогали. Лондонцы не оказывали должного рангу посла уважения. Тем не менее его неприкосновенность тщательно соблюдалась.

Карл I не начинал военных действий, пока ожидал ответа от графа д'Аркура. Наивно веря в святость своей особы, он все еще надеялся, что ответ парламента будет для него благоприятным. К тому же король побаивался графа Эссекса, командовавшего армией парламента. Французский посол огорчил его результатами переговоров, и Карл решился дать битву парламенту.

Тут произошло то, что впоследствии в весьма искаженном виде перешло на страницы романа «Двадцать лет спустя». В битве при Эджхилле, состоявшейся в начале 1643 года, мушкетеры участвовали, разумеется, на стороне роялистов. Бедному д'Аркуру пришлось давать серьезные объяснения перед разгневанным Эссексом и парламентом. Французскому послу удалось дистанцироваться от отчаянного д'Артаньяна, и тот все оставшееся время провел в Лондоне безвыездно. Сражение при Эджхилле закончилось победой роялистов, что вдохновило Карла I на дальнейшую борьбу, приведшую к ненужному обильному кровопролитию. А Дюма перенес дальнейшие действия своих героев-мушкетеров на более позднее время – на время окончания гражданской войны и казни Карла Стюарта. Таковы воля и право романиста, в сущности, не так уж и сильно погрешившего против истины.

Д'Артаньян и восемь его человек благополучно пересекли проливы и добрались до Парижа в компании сына лорда Пемброка, который организовал этот вояж. Мушкетер имел еще и деликатное дипломатическое поручение: рассказать находившейся во Франции английской королеве Генриэтте-Марии о том, что произошло, и передать привет от супруга.

Действительно, все время, пока шла гражданская война в Англии, Генриэтта-Мария находилась в Париже, где впоследствии и осталась. Она лично попросила не Анну Австрийскую, а именно ее первого министра оказать ей гостеприимство. Известный историк Б. Ф. Поршнев считал, что пребывание Генриэтты-Марии во Франции привело к тому, что «с самого начала подавление Английской революции оказалось заботой не только английского абсолютизма, но и французского», поскольку «дела англичан были не просто иностранными делами, но и делами сестры французского короля». На первый взгляд это мнение кажется вполне оправданным. Но ведь французская королева Анна Австрийская была в девичестве испанской инфантой, но от этого испанские дела не стали «делами французского короля». Тогда уже правил бал чистой воды прагматизм, чаще всего, правда, завуалированный иными мотивами. «Государственный интерес», а не родственные и династические чувства, начинал явно преобладать в политике.

И тут уж во всей красе проявились государственная экономия и скупость Мазарини. Естественно, что Генриэтта-Мария прибыла во Францию почти без гроша и просила финансовой помощи. Но не тут-то было. Первый министр не оказывал теплого приема английской королеве и ее сыну принцу Уэльскому, который до 1645 года принимал участие в авантюрах отца, а после победы Кромвеля бежал на континент. Создавалось впечатление, что Джулио их просто терпел. Генриэтта-Мария жила в старом неотапливаемом дворце в Сен-Жермене, отсутствие у нее денег было хроническим. Она носила одно и то же платье, которое вынуждена была штопать, наследник престола Карл часто болел. Королева плакала и проклинала первого министра ее родины. Но куда было ей бежать, откуда ждать помощи? Здесь ей хоть что-то обещали, и искорка надежды по-прежнему тлела в сердце гордой женщины-католички.

Тогда и много позже будущий монарх Англии Карл II признавался, что Франция в лице кардинала Мазарини играла в дипломатическую игру, подобно «собаке на сене», и называл кардинала «скупердяем», намеревавшимся принять сторону победителей-мятежников. Принц Уэльский был недалек от истины.

Париж поддерживал Карла I больше на словах, нежели на деле. Однако в 1646 году Мазарини в ответ на докучные просьбы Генриэтты-Марии и английского короля решился на высадку пяти тысяч французских солдат в Гастингсе (а не сорока тысяч, как просил Карл I). Английская королева, видя, как настроен первый министр Франции, просила и того меньше – двенадцать тысяч. Это ей, между прочим, обещали некоторые французские аристократы. Но все же до ставки роялистов добрались лишь единичные французы.

Джулио в то время часто спрашивали, в том числе и Анна Австрийская, действительно ли он намеревается помочь английскому королю. «У меня есть свои соображения по этому поводу», – отшучивался кардинал.

Французы были посланы на Альбион совсем с другими целями. Во-первых, опасения Мазарини вызвала вновь оживившаяся после потрясений начала 1640-х годов испанская дипломатия. Мадрид тогда вел за спиной Франции переговоры с Голландией. Вполне реально опасаясь влияния Мадрида на Карла I, французский министр решил под предлогом помощи предупредить высадку испанских солдат высадкой французских на английский берег.