Жизнь спустя - Юлия Добровольская Страница 38

Облазили Петербург Достоевского, съездили в Павловск, в Пушкин. Впечатление: «bello e triste» – «прекрасно и грустно».

Джорджо всё порывался отдать русским молодым актёрам заработанные рубли и добавить лир. Я остудила его пыл (за валюту советскому человеку давали срок):

– Лучше приезжайте ещё!

Затеплилась дружба с Паолой Борбони – она была из числа выдающихся старух, на которых мне везло в жизни. Играла она тётю Эльмы, героини пьесы Пиранделло. За тридцать лет до этого Борбони-примадонна сама играла Эльму. Острая на язык – её словечки и присказки вошли в обиход. Когда-то пользовавшаяся бешеным успехом и как актриса, и как женщина, она не захотела обзаводиться семьёй, создавала труппы, разорялась, продавала свои уникальные драгоценности и, выплатив долги, начинала всё сначала. Дожила до глубокой старости, в последние годы – писали газеты – у неё появился молодой муж.

С Анной и Джорджо мы свиделись в 1980-ом, когда меня всё-таки пустили в Рим за премией. Джорджо заехал за мной в гостиницу на расхристанной малолитражке «Чинкуэченто». Усаживая меня, как в дыру, рядом с собой, он объяснял:

– У меня есть мерседес, но эту легче парковать. И имение под Римом есть. Но на чёрта нам с Анной имение, если некогда там жить! Я на съёмках, она – в турне…

В имении к ужину нас ждали Анна и Антония с мужем. Состоялся вечер воспоминаний. Выяснилось, что русское турне запало Анне и Джорджо в душу, что ни до, ни после у них заграницей такого не было.

В 1995 году Анна прислала мне свою только что вышедшую биографическую книжку «Lettere da un matrimonio», «Письма из супружества». Поскольку книжка состоит, в основном, из писем к ней мужа, от чего очень выигрывает – писатель он замечательный – авторов два: Виталиано Бранкати и Анна Проклемер. Я ответила ей настоящей рецензией.

Её роман с Альбертацци кончился, деловое содружество свелось к минимуму. Я смотрела в Милане их спектакль – английскую пьесу в переводе Антонии Бранкати, тем временем поднаторевшей на переводах и сдружившейся с матерью. Анна на сцене почти прежняя. Высший актёрский класс: суметь сыграть не себя…

В артистической она на прощанье меня напутствовала:

– Не забудь зайти к Джорджо и не обращай внимания на то, каким он стал!

Тон был слегка раздражённый. Какая кошка между ними пробежала?

Я зашла. Годы сказались и на нём – голос не тот, и весь он как-то потускнел. Судя по газетным сплетням, слишком увлекается молоденькими. Джорджо встретил меня сообщением:

– Знаешь, я подался в политику! К Фини…

Вот какая кошка между ними пробежала: политика.

Весной 1972 года мне позвонил из ССОДа Л. М. Капалет:

– Мы ждём итальянскую парламентскую делегацию, покажем Сибирь и Узбекистан. Хотите присоединиться? Интересно! Одна ни за что не выберетесь. Переводить буду я, вы будете гостьей, это вам премия ССОДа!

Так я провела неделю в обществе пяти «onorevoli», членов палаты депутатов. Тон задавал Оскар Мамми (республиканец), будущий министр связи, чемпион по остроумию; благодаря ему всю дорогу болели скулы от смеха. За особо удачные остроты я, как у нас тогда в шутку практиковалось, платила ему 20 копеек. Сразу привилось. Как-то, слышу, Мамми выторговывает у Роньони (Вирджинио Роньони – христианский демократ):

– Нет, нет, хохма о побелении красного Кремля и покраснении Белого дома стоит не двадцать копеек, а рубль!

И никакая тягомотина вроде похода в Госплан, где важные плановики читали по бумажке, не могла омрачить такую редкость, как хорошее настроение. Аляповатый китч на экспорт, масленица, официально «день проводов зимы», в новосибирском академгородке с гармошкой, тремя богатырями, боярышнями, блинами и, в заключение, катаньем на тройках пришлась делегации по вкусу. Ведь именно такой, увы, представляют себе итальянцы Россию. (Кстати, этим объясняется успех липового фильма Никиты Михалкова «Очи чёрные», сделанного по принципу «раз вам это нравится, извольте!»).

– Я коротконогий, но когда я сижу, я такой же, как Корги (коммунист). Великие люди – Юлий Цезарь, Наполеон, Ленин, все были низкорослые, – уверял Мамми.

Амадеи (социал-демократ) научился пить водку по-русски, то есть за едой (а не после, «для пищеварения»).

За столом сидели подолгу. Сибиряки, сами питавшиеся кое-как, гостей кормили по-барски. Настойчиво, с гордостью, угощали огурцами, выращенными в тайге, в парниках. Но смогли оценить сей сельскохозяйственный рекорд только мы с гурманом Лёвой Капалетом; русского пристрастия к огурцам итальянцы не разделяют.

Разомлев, пели хором «Quel mazzolin di fiori», «Этот букетик цветов». Однажды коммунистка Мария Тереза, дуэтом с Корги, грянула гимн ИКП «Bandiera rossa», «Красное знамя»; припев «Evviva il comunismo e la libertà!», «Да здравствует коммунизм и свобода!» вызвал у Мамми притворное удивление:

– Как! Одновременно и то, и другое? Не бывает!

От Новосибирска до Ташкента три часа лёту; перепад температуры пятьдесят градусов, от –25 до +25. Ничего, тогдашние наши сосуды приспосабливались. В Ташкенте нас ждала ещё одна номенклатура, узбекская. Город Ташкент весь в зелени, улицы – зелёные туннели. Монумент землетрясению: лицо мужчины, почему-то очень похожего на Муссолини. Новостройки. Фабрика художественных изделий. Концерт ансамбля «Гузаль»… На самолётике-таратайке – в Самарканд. Непременный туробъект: Институт каракуля. На чайке, предваряемой машиной ГАИ с сиреной – эх, прокачу! – неизменно на красный свет. Могила Тамерлана, базар с гигантскими арбузами, дынями, бирюзовые купола мечетей… Калейдоскоп цветовых, звуковых, вкусовых ощущений…

В наследство от премиальной сибирско-узбекской поездки осталась на много лет дружба с профессором права из Павии Вирджинио Роньони и его женой Джанкарлой. Она тоже юрист, его бывшая студентка, работает в институте судебной медицины, умна, мила, проста. У них трое детей и один приёмный. Вирджинио (дома Джинджо) был успешным министром внутренних дел в «свинцовые» годы «красных бригад», потом министром обороны. Во время судебной расправы с «буржуазными» партиями – нашумевшей кампании «чистые руки», уцелел, несколько лет был не у дел, до тех пор, пока не назначили на пост зам. председателя (председатель – президент Республики) Высшего совета магистратуры.

В числе укоренившихся за моё итальянское двадцатилетие традиций: Новый год я в Кампале с Марчелло и Камиллой, август у них же в монастыре Бадия ди Тильето, 25 августа дома в Милане, на «телефонной конференции» – ежегодной перекличке с разбросанными по всему свету друзьями, а на Рождество у Роньони. Утром 25 декабря он приезжает за мной в Милан и везёт к себе в Павию; далее, в кругу разросшейся семьи, рождественский обед, а к вечеру они вдвоём с Джанкарлой отвозят меня обратно.

Старому испытанному другу Джинджо я по гроб жизни буду благодарна, это он в 1982 году вызволил меня, отказницу, из советской неволи, обвёл вокруг пальца моих тюремщиков (ниже расскажу, как именно). Тем горше мне, что в эту бочку мёда попала капля дёгтя. Чета Роньони, такая рафинированная, интеллигентная, заразилась повальной болезнью – берлусконитом.