Дроздовцы в огне - Антон Туркул Страница 38

Фронт рухнул. Мы катимся к Новороссийску. Екатеринодар занят красными. Особый офицерский отряд ворвался туда только для того, чтобы освободить гробы Дроздовского и Туцевича, погребенных в соборе. Гробы их освобождены, идут с нами к Новороссийску.

В станице Славянской, где полк заночевал после боя с конницей Буденного, я получил от генерала Кутепова приказание прибыть в Новороссийск, навести порядок при погрузке войск.

Безветренная прозрачная ночь. Конец марта 1920 года. Новороссийский мол. Мы грузимся на «Екатеринодар». Офицерская рота для порядка выкатила пулеметы. Грузятся офицеры и добровольцы. Час ночи. Почти безмолвно шевелится черная стена людей, стоящих в затылок. У мола тысячи брошенных коней; они подходят к соленой воде, вытягивают шеи, губы дрожат: кони хотят пить.

Я тоже бросил на молу мою гнедую Гальку, белые чулочки на ногах. Думал ее пристрелить, вложил ей в мягкое ухо маузер – и не мог. Я поцеловал ее в прозвездину на лбу и, признаться ли, перекрестил на прощанье. В темноте едва белели Галькины чулочки.

На молу люди стоят молча, слышно только скашливанье. Какая странная, невыносимая тишина; все похоже на огромные похороны. Издали прозрачно доносится каждый звук. Вот в темноте отбивает ногу какая-то часть, все ближе. Какой ровный шаг. Слышу команду:

– Батальон, смирно!

Ко мне из темноты подходит унтер-офицер, пожилой солдат нашего запасного батальона.

– Господин полковник, вверенный вам батальон прибыл на погрузку.

В запасном батальоне у нас были одни солдаты из пленных красноармейцев. Мы были уверены, что наши красноармейцы останутся в городе, не придут. А они, крепко печатая шаг, все привалили в ту прозрачную ночь к нам на мол. Должен сказать, что мне стало стыдно, как я мог подумать о них, что они не придут. В темноте молча дышал солдатский батальон.

– Да куда же мне вас девать, братцы мои? – тихо сказал я унтер-офицеру.

«Екатеринодар» уже осел набок, заваленный людьми и амуницией 1-го и 2-го полков. Капитан «Екатеринодара» только что кричал с отчаянием в рупор:

– Я не пойду, я так не пойду!..

А я с мола кричал ему в рупор:

– Тогда мы пойдем без вас.

Транспорт забит до отказа. Все равно; надо же погрузить запасный батальон. Я приказал грузить наших солдат на корабль лебедкой. Подъемный кран гроздьями поднимал людей на воздух и опускал в темноту, куда попало, на головы и плечи тех, кто уже тесно стоял на палубе. Так я грузил запасный батальон: лебедка стучит, земляки ухают сверху.

Электрическая станция в городе работает, и как-то особенно светлы далекие огни фонарей. Изредка слышна стрельба: перекатится, смолкнет. Я все жду, когда же начнут стрелять как следует.

В темноте подходит еще часть. У меня сжалось сердце: куда грузить, места нет. Это офицерская рота 2-го полка, бывшая в арьергарде, и одиночные люди 3-го полка. Третьего полка не ждали, за него были спокойны: для его погрузки был отдан транспорт «Святой Николай». Но команда «Николая», не окончив погрузки, обрубила канаты, и транспорт ушел.

Подходят новые группы. Тогда я прыгнул в шлюпку и, можно сказать, молнией помчался к миноносцу «Пылкий», куда был погружен штаб Добровольческого корпуса генерала Кутепова.

Помню светящееся небо, ветер в лицо, сильное дыхание гребцов. На «Пылком» ко мне вышел генерал Кутепов, окатил блеском черных глаз.

– Полковник Туркул?

– «Екатеринодар» загружен, ваше превосходительство. У меня остались люди. Необходимо погрузить всех, или мы выгрузимся и уйдем пешим порядком вдоль берега.

Кутепов поскреб щеку у жесткой черной бородки, обернулся к командиру миноносца, окатил и его горячим взглядом:

– Сколько вы можете еще погрузить?

– Человек двести.

– Полковник Туркул, сколько у вас непогруженных?

– Приблизительно двести, ваше превосходительство.

– Какая часть?

– Офицерская рота.

– Грузите к нам.

– Покорнейше благодарю, ваше превосходительство.

Гребцы примчали меня обратно. Я вгляделся в темную толпу людей.

– Господа, имейте в виду, – сказал я. – Имейте в виду, что вас всего двести человек. Понимаете, двести.

И я повел людей к молу, где был ошвартован «Пылкий».

– Здорово, дроздовцы! – раздался из темноты звенящий голос Кутепова. В его голосе был необыкновенно сильный, горячий блеск, как и в его татарских глазах. Был в его голосе ободряющий звук, точно звон светлого меча. Все дружно ответили. Погрузка началась; люди быстро шли один за другим по сходням: миноносец все глубже уходил в воду. Кутепов покрякивал, по своей привычке крепко покашливал, но молчал.

– Полковник Туркул! – резко окликнул меня кто-то из темноты. Я узнал желчный голос начальника штаба генерала Достовалова, который позже изменил нам и перекинулся к красным.

– Сколько вы грузите?

– Двести.

– Какие там двести?! Миноносец уже в воде. Разгрузить!

– Я разгружать не буду.

– Приказываю вам.

– Вы не имеете права приказывать мне. Я гружусь по приказанию командира корпуса. Извольте сами разгружаться, если угодно.

– Прекратить спор! – гортанно крикнул нам генерал Кутепов.

На «Пылком» тем временем вовсю работали фонарями сигнальщики. Сигналы наконец принял французский броненосец «Вальдек Руссо». Французы ответили, что могут взять людей и высыпают за ними катер.

К «Пылкому» подошли еще люди 3-го полка. Катер за катером я тогда всех их загнал на «Вальдек Руссо». Генерал Кутепов смотрел молча, только покашливал. Когда на катер прыгнул последний дроздовский стрелок, я подошел к Кутепову:

– Разрешите идти, ваше превосходительство?…

Кутепов крякнул, быстро расправил короткие черные усы:

– Полковник Туркул!

– Я, ваше превосходительство.

– Хороши же у вас двести человек!

Я молча отдал честь, глядя на моего генерала. Достовалов проворчал что-то рассерженно. Кутепов круто повернулся к нему, и вдруг звенящий голос, который знала вся армия, обрушился на Достовалова медной бурей: