Великие Моголы. Потомки Чингисхана и Тамерлана - Бембер Гаскойн Страница 38

В ноябре 1616 года Джахангир отправился на юг, в Манду, чтобы находиться поближе к военным действиям в Декане. Роу сопровождал его и оставил замечательное описание императорского военного лагеря и пышной церемонии отбытия Джахангира. Посол, как всегда предприимчивый, «ловко проложил себе путь» через толпу придворных, чтобы оказаться рядом с императором в самый момент отбытия, и на этот раз даже он был потрясен.

«Король спустился по ступенькам при столь громких пожеланиях здоровья, что они могли бы заглушить пушечную канонаду. У подножия лестницы, где я уже дожидался его и протолкался поближе, некто принес огромного сазана, а другой – блюдо с белым веществом, похожим на крахмал, в которое король ткнул пальцем, потом дотронулся этим пальцем до рыбы и потер себе лоб. Такая церемония должна была предвещать удачу. Потом еще некто опоясал его мечом и подал круглый щит, сплошь усеянный крупными бриллиантами и рубинами, ремни же были позолочены. Другой человек прицепил колчан с тридцатью стрелами и вручил лук в футляре, тот самый, что подарил повелителю персидский посол. На голове у него был богатый тюрбан, украшенный на макушке перьями цапли, редкими, но длинными; с одной стороны к тюрбану был прикреплен неоправленный рубин размером с грецкий орех, с другой стороны – такой же величины бриллиант, а посредине изумруд, гораздо больший. На шее у него было ожерелье из прекрасных жемчужин, три из них двойные, таких больших я никогда не видел; рукава до локтя и отвороты усыпаны бриллиантами, на запястьях тройные браслеты из разных драгоценных камней. Кисти рук обнаженные, но почти на каждом пальце перстень; перчатки, английские, заткнуты за пояс; верхнее одеяние из златотканой парчи накинуто на тончайшую рубашку; на ногах вышитые сапожки с жемчугом, носки у них острые и торчат вверх».

Что касается радости посла по поводу употребления английских перчаток, стоит добавить, что император отбыл в сопровождении слуги-англичанина в той карете, которую, как мы помним, переделали из английской; вскоре за ним последовала Hyp Джахан в карете местного производства, с богатой обивкой и серебряными гвоздями.

Император отдал приказ сжечь военный лагерь в Аджмере; таким образом, торговцы и другие постоянные обитатели лагеря, которые прожили в нем три года, вынуждены были последовать за императором. В своем дневнике Джахангир подсчитывает, что для того, чтобы снабжать большую армию на походе, причем в неплодородных областях, необходимо убедить торговцев зерном с по меньшей мере ста тысячами груженых быков сопровождать войско. В этом случае при Джахангире находилось не так много людей, как обычно, главные воинские соединения состояли при Шах Джахане, но Терри, который описывал императорский лагерь как «странствующую республику», утверждал, будто для того, чтобы вся процессия миновала одно какое-то место, требовалось двенадцать часов, а Роу говорил, что, устраиваясь на ночь, лагерь занимал территорию двадцати миль в окружности и размерами своими «был равен почти любому городу в Европе». Лагерь и был устроен как город, с правильными улицами, где каждый знатный человек или купец получал право на точно определенное место, на котором мог установить свой шатер. Поскольку такой лагерь строился на каждом новом месте по одному плану, любой его обитатель мог легко по нему передвигаться не плутая, – такая система была унаследована от Тимура, а может, и с более ранних времен. Сам император и люди знатные имели по два шатра, таким образом, один из них мог быть выслан вперед заранее и к прибытию хозяина на новое место ночлега был уже установлен. Британские вице-короли в Индии впоследствии передвигались точно таким же способом.

В центре лагеря находилась ставка императора, представлявшая собой маленькую крепость из окрашенного дерева и холста. Во времена Акбара она занимала площадь «не менее ста квадратных ярдов», что касается Джахангира, то Роу установил, что его ставка не менее трехсот ярдов в диаметре. Наружные стены состояли из деревянных щитов, окрашенных, а в иных случаях обтянутых холстом и скрепленных между собой кожаными ремнями. К дверям вел красивый крытый проход, а сами двери, или, скорее, ворота, крепко и надежно запирались. Внутри находились обычные помещения, такие же как во дворце: зал общих приемов, зал для частных аудиенций и походная мечеть (Тимур возил с собой великолепно расписанную деревянную мечеть); ко всему этому примыкало просторное помещение для гарема. Было в одной из наружных стен даже окно-джхарока, в котором император мог, как обычно, являться перед людьми. Придворная жизнь шла своим чередом, точно так же как в Агре, даже ученые и художники представляли свои работы на одобрение повелителю.

Определенные удобства считались само собой разумеющимися. Джаухар упоминает о поистине ужасном положении, в которое попал однажды Хумаюн вместе со своими приближенными, когда они вместе спешно бежали с поля битвы: у них даже не было отдельной палатки, в которой император мог бы справить нужду; Акбар ввел обыкновение возить в огромной повозке, которую тащил впряженный в нее слон, несколько ванных комнат, а на улицах военных лагерей Тимура находились даже общественные бани, укомплектованные котлами для согревания воды. Внутреннее убранство павильонов, принадлежащих императору и его знати, должно было выглядеть невероятно роскошным при изобилии дорогих ковров на фоне светлых холстов, и придворные художники сумели изобразить все это великолепие на своих миниатюрах. Абу-ль-Фазл сообщает, что для перевозки одних только царских шатров требовалось сто слонов, пятьсот верблюдов, четыреста повозок и сотня носильщиков, а Роу описывает лагерь как «одно из чудес моего незначительного жизненного опыта».

Существовали различные транспортные средства, которыми император и знатные люди могли с удобством пользоваться – если не ехали верхом – при перемещении от стоянки к стоянке. Паланкин представлял собой крытые носилки, закрепленные на двух длинных шестах, концы которых клали себе на плечи четверо или шестеро мужчин. В таком паланкине было достаточно места, чтобы не только сидеть, но и лежать, вытянувшись во весь рост. Благодаря искусству носильщиков это средство передвижения считалось наименее болезненным для перевозки раненых по плохой дороге. В закрытых экипажах с очень мягкой обивкой, запряженных буйволами, можно было сидеть четверым или лежать и спать двоим. По свидетельству самого Джахангира, лежать и спать в беседке на спине слона было настолько удобно, что такое путешествие не причиняло ни малейшего беспокойства ни днем ни ночью. Все три типа средств передвижения использовали и для перевозки гарема, но дамы чувствовали себя самым драгоценным, исключительным грузом, когда путешествовали в раззолоченной беседке на спине слона и сквозь золотые решетки на окнах могли видеть все, а их не видел никто. Махаут – погонщик слона – набрасывал на голову платок, а далеко впереди процессии конные евнухи и слуги с тростниковыми палками в руках очищали дорогу от любопытствующих мужчин. Эти авангарды находили большое удовольствие в своей работе, и каждый знал, насколько опасно позволить им догнать себя; французский врач Бернье несколько позже описываемого времени допустил это, и ему пришлось обнажить саблю, чтобы отступить без урона для чести.

После неспешного четырехмесячного путешествия лагерь 6 марта 1617 года достиг большой горной крепости Манду. Роу все еще находился в числе сопровождающих; самым отталкивающим из его впечатлений было появление «верблюда, нагруженного тремя сотнями отрубленных голов, присланных правителем Кандагара в качестве презента императору». На этот раз Роу поселился в маленькой заброшенной мечети – чтобы не платить за помещение. Он сам и Терри жили в условиях, далеких от уюта: в крепости не хватало воды, ее было ужасающе мало; львы бродили вокруг мечети и периодически уносили одно из вьючных животных. Зато Джахангир наслаждался осмотром достопримечательностей. Он посетил красивейшую Пятничную мечеть, великолепное в своей простоте и благородстве пропорций здание, возведенное в начале XV столетия; он восхищался растущими здесь повсюду деревьями пизанга, [47]трясогузками, парочка которых свила гнездо и высиживала птенцов в том доме, где поселился император; он испытал немалое удовлетворение, приказав сбросить в реку надмогильный камень правителя Манду Насираддина, который был настолько жесток, что убил собственного отца, – одна мысль о подобном злодействе так возмущала Джахангира, что он пошел еще дальше, повелев извлечь из могилы тело изверга и тоже бросить в реку. И он устроил замечательный пикник со своими женщинами в летнем домике Нилкантх, построенном за сорок лет до того на склоне возле юго-западного угла крепости.