Бен-Гур - Льюис Уоллес Страница 38

– Счастливчик Квинт! Поздравляем тебя!

– Да, это изрядное продвижение. Мы салютуем будущему дуумвиру, никак не меньше.

– «Дуумвир Квинт Аррий» звучит куда лучше, чем «трибун Квинт Аррий».

И друзья принялись осыпать его поздравлениями.

– Я рад за тебя, – произнес подвыпивший друг, – я очень рад за тебя; но, однако, пока не пойму, поможет ли тебе это продвижение сыграть в кости с судьбой или нет.

– Спасибо, спасибо вам всем, – ответил Аррий. – Хотелось бы мне, чтобы вы были авгурами. Так и быть! Покажу вам, что вы и в самом деле предсказатели божественной воли. Смотрите – и читайте.

Из складок своей тоги он извлек свиток и передал его друзьям со словами:

– Получено, когда мы с вами пировали прошлой ночью, – от Сеяна [28].

Имя это уже гремело во всем римском мире и не пользовалось той дурной репутацией, которую оно впоследствии приобрело.

– Сеян! – воскликнули друзья в один голос и склонились над строками послания.

«Сеян – Цецилию Руфусу, дуумвиру.

Рим, 19-й день до сентябрьских календ.

Цезарь получил хорошие отзывы о Квинте Аррии трибуне. В частности, он наслышан о его доблести, проявленной на просторах западных морей; так что он счел необходимым высказать свою волю на то, чтобы Квинт был немедленно переведен служить на восток.

Далее, в соответствии с волей нашего цезаря, вам предстоит отобрать сто первоклассных трирем с полным снаряжением, которые без промедления должны быть отправлены для действий против пиратов, появившихся на просторах Эгейского моря; Квинту же предстоит вступить в командование этим флотом.

Детали оставляю на твое усмотрение, мой Цецилий.

Дело это весьма спешное, как ты можешь понять, прочитав прилагаемые донесения и сведения об упомянутом Квинте.

Сеян».

Аррий почти не обращал внимания на читающих. По мере того как корабль приближался к молу, он все более и более очаровывался им. Взгляд его казался взглядом влюбленного. Наконец он позволил ветру заиграть распущенными складками своей тоги; в ответ на этот сигнал на аплюстре [29]был поднят алый флаг; несколько матросов, вышедших на палубу, стали выбирать шкоты, держащие антенну, или рей, убирая парус. Нос корабля поплыл в сторону, весла участили свои удары; корабль направился прямо к месту, где стояли Аррий со своими друзьями. Чуткость, с которой он слушался руля, и постоянство, с которым сохранял свой курс, были ценными качествами в предстоящем походе.

– Клянусь нимфами! – произнес один из друзей, возвращая свиток Аррию. – Мы можем больше не твердить о том, что наш друг будет великим человеком; он уже стал великим. Какие сюрпризы ты еще припас для нас?

– Никаких, – ответил Аррий. – То, что вы называете событием, давно не новость в Риме, особенно на пространстве между дворцом и Форумом. Дуумвир скрытен; что мне предстоит сделать, когда я стану во главе флота, он скажет только на палубе корабля, где меня ждет запечатанный пакет. Но корабль приближается и скоро пристанет, – произнес он, поворачиваясь к морю. – Интересно, кто им командует? Мне предстоит путешествовать и воевать вместе с ними. Не так-то просто пристать к этому берегу; так что давайте посмотрим и оценим их опыт и выучку.

– Как, ты еще не был на его борту?

– Я вижу этот корабль впервые; что ж, познакомимся в море. Там мы быстро поймем друг друга; любовь, как и ненависть, рождается от неожиданной опасности.

Корабль был того класса, который назывался naves liburnicae, – длинный, узкий, низко сидящий в воде, созданный для быстрого хода и легкого маневрирования. Из-под его скул на ходу вырывались две волны, порой обдававшие брызгами нос, вздымавшийся грациозным изгибом над палубой на высоту в два человеческих роста. С двух сторон под ним покоились фигуры Тритонов, трубящих в раковину. Ниже носа виднелся прикрепленный к килю и выдающийся чуть выше ватерлинии ростр, или клюв, – приспособление из массивного ствола дерева, обитого железом, использовавшееся в бою в качестве тарана. Привальный брус проходил по всей длине корабельного корпуса с каждого из бортов, предохраняя от ударов фальшборты; ниже привального бруса в три ряда тянулись отверстия, прикрытые щитками из бычьей кожи, через которые проходили весла – шестьдесят с правого борта и шестьдесят с левого. Высоко вздымавшийся нос был украшен кадуцеем [30]. Два толстых каната, свешивавшиеся с бортов на баке, указывали на места, где были закреплены два якоря.

Простота оснастки говорила о том, что гребные весла были главной надеждой экипажа. Мачта, вынесенная ближе к носу, крепилась растяжками спереди и сзади и вантами, закрепленными за кольца на внутренней поверхности фальшбортов. Для подъема и спуска большого квадратного паруса и рея, к которому он был прикреплен, использовалась система блоков. Поверх фальшбортов просматривалась вся палуба.

За исключением моряков, которые спустили парус и сейчас вязали его к рею, находившиеся на молу видели всего только одного человека, стоявшего на баке, со шлемом на голове и щитом в руках.

Сто двадцать весельных лопастей, белых и блестящих от чистки пемзой и постоянного пребывания в воде, поднимались и опускались, словно приводимые в движение единой рукой, увлекая галеру вперед со скоростью, которой позавидовали бы иные из современных судов.

Галера приближалась к берегу так быстро и неосторожно, что свита трибуна застыла на месте от страха. Внезапно человек, стоявший на баке, поднял руку, отдавая команду; весла тут же взлетели вверх, застыли в воздухе, а затем, не делая гребка, снова опустились в воду. Вода закипела вокруг лопастей; галера вздрогнула всем корпусом и застыла на месте. Новый жест – и снова весла взлетели в воздух, застыли на мгновение и погрузились в воду, на сей раз сделав с правого борта гребок в противоположную движению сторону, а с левого борта загребая воду, как обычно. Три раза весла поднимались и опускались, гребя в противоположные стороны. В результате галера развернулась на месте; затем порыв утреннего бриза навалил ее бортом на мол.

Во время поворота взорам наблюдателей на берегу предстала корма галеры во всем ее великолепии – украшенная такими же Тритонами, что и нос, с написанным большими светлыми буквами именем судна, с боковым рулевым веслом, с приподнятым настилом, на котором стоял рулевой – исполненный достоинства, в полном вооружении, с рукой на рукояти весла; и, наконец, аплюстра – высокая, позолоченная, резная, нависающая над головой рулевого подобно листу дерева.

В середине разворота на галере коротко взвыла труба, и из-под палубы через отверстия люков на палубу стали выскакивать члены команды, в великолепном снаряжении, в бронзовых шлемах, со сверкающими щитами и дротиками в руках. Боевая команда выстроилась на шканцах, матросы вскарабкались по вантам и рассыпались вдоль рея. Офицеры и музыканты заняли свои места. До берега не донеслось никакого лишнего шума. Когда лопасти весел коснулись мола, с рулевого мостика на берег подали трап. Тогда трибун повернулся к провожавшим его и с серьезностью произнес: