Мои Великие старики - Феликс Медведев Страница 38

«Нужно ли смеяться, я понял только к концу жизни»

Охота на Вицина продолжалась почти два месяца. Это был изнурительный и долгий поединок. Я вылавливал его в арбатских переулках, сторожил возле Театра киноактера на Поварской, расспрашивал о нем коллег-журналистов. Я тратил время на звонки по телефону 241…, на многочасовые ласково-увещевательно-наступательные переговоры с его женой Тамарой Федоровной, которая Брестской крепостью заслоняла тело родного и единственного от наседающей армии ненасытных «борзописцев». Я израсходовал весь свой гипотетический гонорар за интервью с актером, приобретая в метро абонементные карты, рассчитанные только на 50 минут разговора. Я простудился на морозе, предсказанном Гидрометцентром, которому не поверил, не надел валенки с калошами и схватил кашель. Неприступную твердыню я пытался брать модными нынче взятками в виде шампанского супруге, собраний сочинений любимых актером философов, подпиской на газету, где я тогда работал, заметками о дочери Георгия Михайловича – талантливой художнице – в «Правде» и в «Вашингтон посте», мешком овса для прирученных Вициным пернатых. Одним словом, я перенес все муки и страдания, чтобы удовлетворить свое профессиональное тщеславие и выбить у поистине народного артиста интервью, тем самым утерев нос другим репортерам.

С Георгием Вициным

Все дело в том, что Георгий Михайлович почти никогда и почти никому не давал интервью. Этот факт даже зафиксирован в прессе. Копаясь в театральной библиотеке, я наткнулся на заголовок «Актер, не дающий интервью». Почему не дающий? Просто Вицин на самом деле был не таким, каким мы видим его на экране. Он не любил болтать лишнего, не любил откровенничать, выворачивать душу. Философичен, закрыт, скромен, даже застенчив. А еще бывало, что его обманывали и печатали то, что актер не говорил. Одним словом, это интервью – едва ли не единственное с Георгием Вициным за многие, многие годы.

Когда я уже совсем устал от охоты и решил махнуть на необщительного народного любимца рукой, неожиданно все получилось. Мы с фоторепортером Ларисой Кудрявцевой упросили Георгия Михайловича выйти на улицу хотя бы для того, чтобы сделать «один снимок». Вицин согласился. Местом съемки назначили сквер на Новом Арбате, напротив подземного перехода. Здесь прижилась стая голубей, и Георгий Михайлович, любитель покормить птичек, иногда устраивал им пиршества. На этот раз в его кармане был пакет пшена, а у меня, естественно, магнитофон…

Считаю, что беседа наша удалась, и перед вами ее запись – ответы одного из самых харизматических актеров второй половины XX века, народного кумира, оригинальнейшей личности…

– А моей голубки-то главной, хромой, нету… (С долей печали.) Куда делась?

– Вы их различаете?

– А как же? Несчастная моя голубка с одной лапкой, на другой только два пальца. Красавица, единственная женственная голубка, она всегда с ухажером. Но в последнее время что-то не видно. Беспокоюсь…

– Ничего, подождем, может, прилетит. Георгий Михайлович, я слышал, что вы не можете жить без животных, без птиц…

– …и без тараканов… А как же? Братья наши меньшие. Умные, хитрые. Самая умная птица – ворона.

– А животные обладают чувством юмора?

– Вот ворона-то и обладает. Как дразнит она собак, как играет ими! Подходит к ним, начинает дразнить. Собака поворачивается, чтобы куснуть задиру, а та в сторону – догони. И так несколько раз. Собака плюнет и думает: не буду с ней, с черной, связываться, надоела.

– Скажите, а чувствует ли юмор пятилетний ребенок? Вообще, когда юмор приходит к человеку?

– Чувство юмора появляется тогда, когда человек осмотрелся в жизни и понял, где и над чем можно смеяться. И нужно ли смеяться. Я вот только к восьмидесяти годам и понял все смешное. И теперь умру с этим понятием. Смех – это великое… Это тот же нитроглицерин… Вот собаки – они как лекарство: лечат, спасают людей, укрепляют нервную систему. После восьмидесяти всем надо иметь собаку. Она спасет вас, поможет с режимом дня лучше всяких докторов. Она спасает даже от… самоубийства. Да, да, юмор спасает от самоубийства. И животные.

– В актерской среде в последнее время случилось несколько суицидов, вы знаете. По-видимому, у решившихся на это не было дома животных или недоставало чувства юмора. К великому сожалению.

– Это сильные люди. Маяковский тоже был сильным. И Хемингуэй…

А моей голубки все нет и нет. Видно, села на яйца. А может, и заболела, нахохлилась под карнизом.

– Георгий Михайлович, кого вы считаете себе ровней в вашем актерском амплуа? Луи де Фюнеса, а может, самого Чаплина?

– Ну это уж слишком… Считаю, что козырной конек Чаплина – режиссерство. По актерской заразительности можно найти и похлеще Чаплина. Но найти свою маску… он долго ее искал, много было неудачного, и режиссерски себя сформировать – это успех. Ему удалось увидеть себя в образе маленького человечка и влезть с этой маской в душу людям.

– Ваша жена понимает вас, ценит юмор?

– Юмор она понимает нормально, и меня терпит… Собак моих терпит, ей приходится и за ними ухаживать.

– А дочь?

– Да, юмор ей близок, она могла бы и писать, но стала художником. Хорошим портретистом. Сама не отдает себе отчета, насколько она сильна в портрете.

– Скажите, вы всех смешных персонажей сыграли в жизни или сейчас могли бы тряхнуть стариной? Выдать бенефис, премьеру?

– Да и не хотел особенно-то никого играть. И всегда смешил только самого себя. Понимаете, себя! А так, чтобы чего-то там намечать, играть… Нет. А вот рассмешишь себя – и другим рикошетом перепадает.

– В нашей нынешней жизни больше смешного или трагического?

– (Задумывается.) Сейчас много глуповатого. Недомыслия много, бескультурья. Красота спасет мир, а глупость его погубит.

– Вы это сами добавили?