История моей смерти - Антон Дубинин Страница 38

Вокруг ристалища стояла особая, сдавленная тишина, какая бывает только от присутствия очень многих людей. Не думай, что на тебя кто-то смотрит, напомнил я себе одно из наставлений Райнера. Не думай, как ты выглядишь со стороны. Вообще ни о чем не думай, освободи разум от лишних мыслей, сосредоточься на противнике.

На краю ристалища мне подвели коня. Сэр Райнер надел на меня шлем и навесил на руку щит. Простой белый щит, моего гербового, с алым сердцем, в Городе, конечно, не нашлось. Брат обнял меня. Я неуклюже облапил его одоспешенными руками и хотел поцеловать, но понял, что я уже в шлеме. Тогда я обернулся и увидел своего противника.

К Робину, видно, король приставил оруженосцев — два угрюмых юноши подвели ему коня. Шлем он надел сам, спрятав под него волосы — и мне стало казаться, что я сейчас буду драться с Роландом. Когда не видно цвета волос — Робин ведь темно-русый — они делались очень похожи. Шлем у Робина был не закрытый, как у меня, а конический, с бармицей и наносником. Из-под него виднелись сжатые губы.

Священник благословил нас обоих и произнес традиционную формулу — «Пусть Господь сейчас явит нам Свою святую волю относительно этих поединщиков, мы же будем смиренно молиться, чтобы победа была дарована правой стороне, аминь.» Многоголосое эхо откликнулось — аминь, истинно. Надо же, сколько людей смотрят, как я сражаюсь, подумал я невольно; не то что тогда — один сэр Овейн… Сэр Овейн бы этого боя тоже не одобрил. Да ладно, я и сам-то не одобряю. Но я должен. Я знаю, что так надо.

Мы сели в седла. Маршал уже поднес к губам рожок, чтобы дать команду пустить коней. Но Робин опередил его.

— Эрик! — крикнул он через залитое светом ристалище. Странно казалось так перекликаться — как через широкую воду.

— Что?

Мой-то голос гудел из-под шлема, а Робинов звучал ясно. У него губы были открыты.

— Я не хочу тебя убивать. Слышишь? Я постараюсь не убить тебя. Обещаю! Я… этого очень не хочу.

Я ничего не ответил. Только расправил плечи под тяжелой кирасой. Сердце от жары, тяжести и страха уже начало ухать на весь шлем. Я тоже не хотел убивать Робина… но желал победить, как никогда в жизни.

Наконец судья дал сигнал, я опустил копье, сжимая его раскрашенное древко, как… как руку брата. Я надеялся, что сейчас время кончится, как тогда, с Этельредом, и останется только чучело на заднем дворе — то самое, по которому учатся бить копьем, с тяжелым мешком на шесте. И мы с Робином одновременно выслали коней.

Получилась хорошая сшибка. Тупой удар, как мне показалось, отбросил меня к задней стенке доспеха; потом последовал новый тупой удар, по всему телу, даже не успевший стать болью из-за тяжести. Это я ударился спиной о землю. Но я не ошибался, решив, что как копейщик Робину не уступлю! Вроде этого я падал с коня бессчетное множество раз, и потому легко перекатился на бок, чтобы встать — почти сразу. Ко мне, к сожалению, не бежали оруженосцы — Божий Суд дело особое, никто не должен вмешиваться, пока один из двоих не будет побежден. Я разжал руку, по весу определив, что в ладони сжато не копье, а лишь его обломок, и завертел головой, ища сквозь узкую прорезь своего противника. И я его увидел. Робин тоже лежал на земле, но в куда более неудобной позе — с подвернутой вниз рукой. Сердце мое ухнуло от восторга — но я тут же одернул себя: это была щитовая рука, а не мечевая.

Я поднялся быстрее, чем Робин, и направился к нему, обнажая меч. О трех сшибках речь не шла — Божий Суд тем и отличен от турнирного поединка, что в нем не меняют оружие, а оба наши копья разлетелись в щепы. В одно из немногих мгновений в жизни меня охватил блаженный жар, радость, вдохновение боя.

Мне на миг показалось, что Робин и вовсе не встанет, что он умер, потерял сознание. Но он зашевелился, когда я был в двух шагах, и с неожиданным проворством вскочил на ноги. Однако левая рука его, державшая щит, беспомощно свисала вдоль туловища. Сломана, действительно сломана! Издалека приходил сильный гул — и я догадывался, хотя и не думал об этом нарочно, что это не в моей голове гудит, а на трибунах.

Щит Робина, такой же белый, как и у меня, бесполезно болтался на уровне живота. Отлично. Ковать железо, пока горячо. Я бросился на противника, желая взять его скоростью, но Робин затанцевал вокруг меня таким точно образом, как мне советовал делать сэр Райнер. Впервые мне показалось, что Робин не то что бы меня и больше. Так, повыше чуть-чуть. Его узкий подбородок с напряженной челюстью виднелся из-под шлема, и снова меня посетил дикий образ, что я бьюсь с Роландом.

Я наконец достал его — сразу несколько раз, и все благодаря не работающему щиту. Один раз получилось довольно сильно, от доспеха отлетел налокотник и со звоном укатился прочь. Робин часто дышал. Я тоже начал терять дыхание и решил брать напором, пока остались силы. Я постарался достать его снизу вверх, под щит; не знаю, как у него это получилось, но Робин сломанной рукой вдруг сделал нечто, и мой меч оказался зажат у него под мышкой. Я приноровился бить его в лицо краем щита, но тут на меня обрушилась полная тьма, и между грохотом и полетом в нее я успел осознать, что несколько раз подряд получил по голове. Туда, в то самое место, о, моя голова.

Не может быть, сказал я сам себе, я же победил, не может этого быть. И успел услышать — полный бред, но я слышал своими ушами — приближающийся, растущий голос Роланда. Не тех маскарадных Роландовых близнецов, что мне снились, и не его темного брата, нет, настоящего моего друга, настоящий голос — не тот, что обвинял меня у подножия холма. Живой. Очень красивый.

— Остановите! Я скажу! Остановите поединок!..

Да, он требовал остановить.