Число Приапа - Дарья Плещеева Страница 38

Как ни рассуди – все плохо.

А закопал барон, надо полагать, немало. Если там – приданое любимой, хоть и незаконной дочери…

Мысль о Марии-Сусанне Кнаге сразу погнал из головы прочь. Гордячка не пропадет, выйдет замуж, как-то у нее все образуется. Она молода и хороша собой, а дураков в Курляндии много. Женщина всегда найдет мужчину, согласного о ней заботиться, потому что она согласна рожать ему законных детей. А мужчина… мужчина должен побеспокоиться о своем кошельке сам. Раз в жизни выпадает такая удача – и что же, упускать ее?

Как у всякого бродячего человека, у Кнаге был при себе большой нож. Сейчас он лежал на столе, потому что им резали мясо. Кнаге смотрел на него и внушал себе, что хороший удар в горло отправит фон Альшванга на тот свет быстро и безболезненно. В странствиях он дважды видел трупы с перерезанными глотками и слышал, как о них рассуждают знающие люди.

Он, боясь прикоснуться к ножу, уже мысленно нанес роковой удар и обдумывал, как выволакивать из комнат окровавленный труп, когда в оконный переплет стукнул камушек.

Кнаге настолько перепугался, что чуть не полез под стол. То ли ему шведы померещились, то ли какие-то загадочные друзья фон Альшванга, спешащие ему на выручку, то ли бес, то ли грозный ангел, – он сам не разобрал.

Второй камушек стукнул в стекло.

Тогда Кнаге взял нож и на цыпочках пошел вниз. Он хотел приотворить дверь и посмотреть, кто его в такое время суток домогается.

Их было двое, один держал фонарь, и Кнаге узнал старого Отто Швамме, служившего еще покойному деду Клары-Иоганны. Второй был не знаком.

Кнаге вышел и узнал новость: шведы в Хазенпоте, от их бесчинств все разбегаются, и невеста, зная новый адрес жениха, со всеми своими служанками и младшей дочерью Гедвигой-Шарлоттой, за которую она более всего беспокоилась, помчалась к нему, махнув рукой на приличия. Она ехала всю ночь, потом весь день, опять ночь, и прибыла незадолго до рассвета. Оставшись с дочерью, женщинами и вещами в экипаже на окраине, она послала Швамме, чтобы он устроил вселение Клары-Иоганны в жилище Кнаге и переселение самого Кнаге в какой-то другой дом, но поблизости.

– Я должен ее видеть, – сказал живописец. – Дело очень важное.

И Швамме отвел его к экипажу.

Умней всего было бы выставить женщин на свежий воздух и поговорить с невестой в карете. Но она отказалась наотрез сидеть наедине с женихом. Наедине – потому что измученная дорогой Гедвига-Шарлотта спала на переднем сиденье и вряд ли распознала бы сквозь сон амурные шалости. Так что пришлось ему водить свою красавицу по улице туда и обратно, чтобы все видели – между ними расстояние не менее фута.

– Давно ли госпожа отправила письмо в Либаву? – спросил Кнаге.

– Ох, нет, оно не в Либаве, я не нашла человека, на которого рассчитывала! Ты понимаешь – война…

– А где же оно?

– Оно у меня, я привезла его… Я сильно огорчила тебя?

– Нет, нет! – воскликнул Кнаге. – Это лучшая новость за последние дни!

– Но отчего?

– Я кое-что узнал…

Кнаге толком не придумал, как объяснить невесте суету вокруг письма, и говорил загадками. Она поняла, что там кроется некая таинственная опасность для жизни жениха.

– Так давай вскроем его и прочитаем, – преспокойно предложила Клара-Иоганна. – Зачем же мучиться и страдать? Я положила его в несессер, а несессер у меня стоит прямо под сиденьем. Идем…

Светало. Невеста рассудила, что теперь может спокойно сидеть с мужчиной в экипаже – кто же при свете предается разврату? Гедвига-Шарлотта все еще спала, укрывшись с головой большим плащом.

Достав письмо, Клара-Иоганна отдала конверт Кнаге. Тот немного растерялся – в том, чтобы вскрыть столь важное письмо, он не видел большого греха, но уважение к барону фон Нейланд внезапно сковало руки. Наконец он собрался с духом…

– Погоди, – сказала Клара-Иоганна. – Зачем рвать? Я достану ножичек.

Ножичек с серебряной рукояткой был у нее в несессере для каких-то дамских надобностей. Невеста аккуратно приподняла лезвием край печати и отделила ее от бумаги.

– На всякий случай, – так сказала она.

Почерк у барона был внятным, и Кнаге уже мог разобрать крупные буквы.

«Милое дитя! – писал фон Нейланд своей незаконнорожденной дочери. – Я не знаю, когда попадет к тебе в руки это письмо. Скорее всего к тому времени война окончится, и ты сможешь вернуться в Шнепельн. Прежде всего постарайся узнать мою судьбу. Я решил сопротивляться захватчикам до последнего, как верный вассал своего герцога. Многие курляндцы последуют моему примеру, и война, я надеюсь, не затянется. Если я останусь жив, мы достанем сокровища вместе. Если же меня настигнет гибель, ты возьмешь их сама и постараешься благоразумно ими распорядиться. На картине, которую ты, несомненно, сохранила, есть потешное изображение языческого бога Приапа. Шесть букв на постаменте означают цифры. E – 8, D – 4, B – 2, C – 3, I – 9. Ты помнишь, как распорядиться этими цифрами. Я разделил картину и ключ к ее пониманию на случай, если кто-то догадается о закопанном мной имуществе и постарается тебя обмануть. Я даже полагаю, что это мой непутевый и бестолковый племянник – господин фон Альшванг. Поэтому будь очень осторожна. При необходимости запомни ключ и уничтожь письмо. При иной необходимости сложи картину, где господин Приап, хоть в двадцать раз. Не беспокойся о ней – ее ценность не покрывает стоимости пошедших на нее красок…»

Дочитав до этого места, Кнаге обиделся – все-таки самую первую из картин он старался написать получше, да и полуобнаженные скотницы ему удались.

– Что случилось? – спросила Клара-Иоганна. – Что это за цифры и буквы? И при чем тут непристойный римский божок?

– Мне нужно хорошенько подумать, – ответил Кнаге. – Тут то, что я ожидал увидеть, но…

– Я хочу знать, наконец, что это за письмо! – воскликнула Клара-Иоганна. – Мне кажется, ты не обойдешься без умного совета.

Кнаге подумал – и рассказал ей правду.

Она слушала внимательно, кое-что уточняла. Завершив историю с картинами и кладом, Кнаге уставился на невесту с надеждой: она женщина толковая, должна что-то придумать.

Похоже, в ее жизни уже были и вранье, и тонкие уловки, уж очень быстро она отыскала выход из положения. А главное – она сразу поняла, что клад можно присвоить, употребив для этого не так уж много стараний. Вслух об этом не было сказано ни слова – но незачем говорить, когда и так все ясно.

– Нельзя, чтобы этот господин ехал в Хазенпот, – решила Клара-Иоганна. – Он узнает, что ты соврал ему про Лейнерта, и может придумать какую-то пакость, а мы ее сразу не разгадаем. Я полагаю, раз он не знает Лейнерта, то роль этого человека может сыграть любой, кому заплатят небольшие деньги. Нужно только придумать причину, по которой Лейнерт не мог уехать с письмом в Либаву, а потом оказался во Фрауэнбурге.