Когда мы были чужие - Памела Шоневальдт Страница 37

— Я вижу, что они сделали. Вопрос в том, что делать теперь? — она понизила голос. — Мистрис только что взяла новенькую. И она в ярости, от того что ты попросила рекомендательное письмо на глазах у всех.

— Лула, если б ты одолжила мне денег на дорогу и дала другое платье, я могла бы уехать в Чикаго, а когда я найду там работу…

— Если ты найдешь там работу. А если нет? Или найдешь — и забудешь про Лулу? Я тоже хочу уйти отсюда, знаешь ли, — шепотом сообщила она.

Тут вдруг вышла Мистрис — улыбаясь во весь рот.

— Значит, Чикаго нам не понравился. Что ж так, Ирма? Нету бла-ародных дам?

Даже Лула напряглась.

— Ирму ограбили, Мистрис. Не ее вина.

— И теперь ты притащилась обратно. Снова хочешь здесь работать, я вижу.

— Только на время, Мистрис, — я умоляла ее и ужасалась, что как нищенка, прошу о милостыне. — Они забрали у меня все.

— Но видишь ли, Ирма, мне нужны девушки, которые не уходят, которым нравится эта работа. Девушки, которым можно доверять. И я только что взяла милую покладистую сербку. Так что не отнимай зря времени у Лулы. Она и сама горазда зря время тратить. А ты отправляйся к своим благородным дамам. Или вон туда, — она махнула рукой на улицу.

Слезы защипали мне глаза:

— Прошу вас, Мистрис.

— Она правда хорошая работница, Мистрис, — заступилась Лула.

Порченные зубы тронула кривая усмешка.

— Но вы забыли, теперь сербка спит на кровати Ирмы. Так что если я возьму ее, ей придется спать вместе с тобой, Лула. А где же тогда будет спать смуглый джентльмен, навещающий тебя по ночам? Ты думала, я ничего про него не знаю? Это не пришло в твою кудлатую голову? Но вообще мысль неплохая. Можешь разделить свое ложе с нашей портнихой.

Лула потемнела от злости — дыхание дьявола повеяло с меня на нее. Мистрис снова улыбнулась.

— Ну что, Ирма? Можешь остаться и помогать Луле в ее работе, у меня и так мастериц предостаточно. Но, вдруг да повезет, глядишь, и несколько воротничков сделаешь.

Она презрительно оглядела мою рваную юбку и мокрую от грязи шаль.

— Лула подберет тебе что-нибудь в чулане. — Она имела в виду одежду покойной гречанки. — Что? Не подходит?

Я заставила себя взглянуть в ее сверкивающие торжеством глазки.

— Мистрис, я не о подаянии прошу, а о работе всего на несколько недель.

— Там видно будет, — процедила она и ушла.

— Вот же сучка-ведьмачка, — сказала Лула, когда закрыла за нами дверь в свою узенькую спальню и налила воды в щербатый таз, чтобы я могла помыться. — Как она узнала про Альберта? Ты ей сказала?

— Я ничего о нем не знала. Клянусь тебе. Ты же никогда про него не говорила.

— М-да, это правда. У нее свои ведьмачкины хитрости. Она сама все узнает, для этого ей не нужны бестолковые итальянки, которые не умеют глядеть в оба.

— А кто он, этот Альберт?

— Мой мужчина. Он грузчик, на железной дороге работает. Иногда приходит сюда по ночам. Точнее, приходил, ведь теперь у меня появилась другая компания, — хмуро сказала Лула.

— Ну, прости, Лула. Я уеду как можно скорее.

— Да уж, постарайся. И больше не тешь себя пустыми мечтами. Именно они довели тебя до всех этих бед. И берегись, теперь ты увидишь настоящую Мистрис.

Она не ошиблась. Я работала как проклятая, вставала до рассвета, таскала для Лулы уголь и воду, помогала ей вымыть посуду после завтрака, а потом садилась шить. Несмотря на усталость, я делала ровные, гладкие стежки и воротнички получались идеальные. Мистрис ругала их все без разбору, громко нахваливала новенькую сербку, а однажды отдала ей «для ровного счета» три моих воротничка, чтобы заполнить ее коробку доверху. Когда я запротестовала, Марта тихо прошипела мне в ухо:

— Уймись, а то всем хуже будет.

Кроме того Мистрис постоянно посылала меня на доставку воротничков. Время, которое на это уходило, она не оплачивала.

— Я поощряю только тех, кто мне предан, — заявила она. — Да и потом, ты как раз похожа на служанку.

— Она права, — сказала мне вечером Лула. — Купи ты себе приличное платье, если не хочешь носить вещи Айрин.

— Но я не могу тратить дорожные деньги!

— А что, у здешних итальянцев нет общества взаимопомощи?

— Благотворительного? Но это же милостыня, а у нас в семье…

— Да как они об этом узнают-то, в твоей семье? Они там — а ты тут. Кто беден, тот и веди себя, как бедняк. Сходи, подбери себе платье.

И я пошла в итальянское благотворительное общество.

— Меня ограбили, забрали всю одежду, — сказала я женщине с плоским туповатым лицом.

Она молча положила передо мной два ситцевых платья и три комплекта нижнего белья.

— Трудности есть у всех, — заметила она. — Другой раз будьте повнимательней. Здесь вам не дома.

— Я коплю деньги, чтобы уехать в Чикаго, — пыталась оправдаться я.

— Все на что-нибудь копят. Следующий!

К столу подошла семья из Калабрии. В поезде из Нью-Йорка у них украли весь багаж: одежду, столярные инструменты и лекарства для ребенка. Я отдала им двадцать центов, больше у меня не было.

В ту ночь к Луле пришел Альберт, и я сидела в столовой, стараясь не вслушиваться в стоны и вздохи, доносившиеся из-за двери. До полуночи я переписывала куски из Godey's Lady's Book на клочки оберточной бумаги, а потом заснула. Лула потрясла меня за плечо.

— Так, теперь ты еще и писать учишься как благородная. Иди ложись. Альберт ушел.

— А ты умеешь писать? — спросила, раздеваясь в темноте.

Лула фыркнула.

— Когда мне было столько, сколько тебе сейчас, у нас была война. А до того, — мрачно добавила она, — плантация.

— И у вас не было священника, чтобы научить грамоте?

Раскатистый хохот заполнил всю комнатушку.

— Надо будет Альберту про тебя рассказать. Священника — для нас на плантации? Нет, девочка, только надсмотрщик, и он не собирался учить рабов писать. Ложись-ка. Скоро уже солнце встанет.

Я совсем не выспалась и на другой день работала плохо.

— Это вот так шьют искусные портнихи? — гневно спросила Мистрис. — Стыд какой!

За ту неделю я заработала всего три доллара и за следующую немногим больше. С каждым днем росло чувство обиды. Мистрис нагло обкрадывала меня, отвергала хорошие воротнички, урезала рабочие часы и попросту бесплатно забирала то, что я сделала, будто я слепая. Бела, Марта и другие девушки отгородились от меня невидимой стеной, оскорбленные тем, что я пренебрегла местом, которым каждая из них дорожила. Кроме того их испугало случившееся со мной несчастье: меня преследовала sfortuna, злой рок, и они благоразумно держались подальше. Ела я мало и уже походила на тень.