Орлы императрицы - Лев Полушкин Страница 37

Естественно, наследник не задумывался о последствиях своего легкомыслия, которые не замедлили проявиться в форме скандала, устроенного Елизаветой своему племянничку.

Будучи уже женатым, Петр в долгое зимнее время решил выписать охотничьих собак, отделив их деревянной перегородкой, пропускавшей вонь, доставлявшую жене немалые страдания, на которые ему было наплевать.

Составляя своры, великий князь гонял их по двум своим комнатам из конца в конец, дрессируя на скорость бега и выполнение команд ударами кнута и криками. В стесненных условиях собаки быстро уставали, и тогда он «учил» их самым жестоким образом. Однажды выведенная из терпения продолжительным и диким воем собаки Екатерина открыла дверь и увидела, как висящую в воздухе собаку держит за ошейник его императорское высочество, а за хвост — прислужник-калмычонок, другой рукой цесаревич лупит несчастную собаку рукояткой кнута.

О жестокости и трусости Петра Федоровича рассказывает близко знавший его Я. Штелин: «Иногда для удовольствия великого князя устраивали маленькую охоту. Он выучился при этом стрелять из ружья и дошел до того, что мог, хотя больше из амбиции, чем из удовольствия, застрелить на лету ласточку. Но он всегда чувствовал страх при стрельбе и охоте, особенно когда должен был подходить ближе. Его нельзя было принудить подойти ближе других к медведю, лежащему на цепи, которому каждый без опасности давал из рук хлеба» [63, 21].

Зато на расстоянии выстрела государь проявлял храбрость. В дневнике Мизере 18 января 1761 г. записано: «До обеда травля медведя; его императорское высочество убил его одним ружейным выстрелом» [39, 55].

Я. Штелин добавляет: «Боялся грозы. На словах нисколько не страшился смерти, но на деле боялся всякой опасности. Часто хвалился, что он ни в каком сражении не останется назади и что если б его поразила пуля, то он был бы уверен, что она была ему назначена. Он часто рассказывал, что он, будучи лейтенантом, с отрядом голштинцев разбил отряд датчан и обратил их в бегство… Между прочим, уже будучи императором, рассказывал он это однажды императорскому римскому посланнику графу Мерси, который расспрашивал меня о подробностях этого случая и о времени, когда оно совершилось, но я отвечал ему: „Ваше сиятельство, вероятно, ослышались. Император рассказывал это как сон, виденный им в Голштинии“» [63, 44].

Присматривавшая за «малым» двором госпожа Крузе устроила великому князю еще одно развлечение, она доставляла в покои куклы и детские игрушки. После ужина Петр первым устраивался в покоях и занимался ими до поздней ночи, заставляя играть и жену и саму госпожу Крузе, запиравшую дверь изнутри. При этом «вся кровать была покрыта и полна куклами и игрушками, иногда очень тяжелыми». Справедливости ради надо сказать, что некоторые игрушки, доставляемые из Нюрнберга, представлялись довольно интересными. Одна из них была выполнена в виде миниатюрной гауптвахты с искусно сделанным барабанщиком; по сигналу колокольчика из караульни появлялся «фронт» (строй) караульных, приводимый в движение хитроумным механизмом.

Народная пословица гласит: делу — время, потехе — час, однако наследник престола не обременял себя интересами, способствовавшими умственному развитию. Жизнь представлялась ему сплошной забавой, в которой игра в куклы и в солдатики перемежалась впоследствии пьянками и волокитством.

Но вопреки его воле находились и становившиеся со временем все более неотложными дела, касавшиеся управления его родной маленькой Голштинией, которые за него юридически не имел права решать никто.

Екатерина рассказала, как в одно прекрасное утро к ней вошел подпрыгивавший великий князь, за ним вслед вбежал его секретарь Цейц, державший в руке исписанный лист бумаги. Цесаревич прокомментировал свое появление следующими словами: «Посмотрите на этого черта: я слишком много выпил вчера, и сегодня еще голова идет у меня кругом, а он вот принес мне целый лист бумаги, и это только список дел, которые он хочет, чтобы я кончил, он преследует меня даже в вашей комнате». Цейц просил только на каждый из значившихся на бумаге вопросов элементарного ответа: «да» или «нет». Екатерине пришлось заняться делами мужа, с которыми она покончила в считаные минуты, что очень понравилось Петру [57, 187]. Вслед за тем голштинский правитель подписал приказ о том, какие дела его жена может решать самостоятельно.

На замечания Екатерины, что Голштиния могла бы служить будущему государю маленькой моделью огромной империи, на которой следует учиться управлять и набираться опыта, Петр неизменно отвечал, что он чувствует, что ни он «не подходит вовсе для русских, ни русские для него и что он убежден, что погибнет в России».

К 30-летнему возрасту супружеские отношения Петра с Екатериной уже были чисто формальными, и на очередную беременность своей жены цесаревич в присутствии Льва Нарышкина и некоторых других заявил: «Бог знает, откуда моя жена берет свою беременность, я не слишком-то знаю, мой ли это ребенок и должен ли я его принять на свой счет» [57, 207], имея в виду Павла. Это было уже слишком, это было посягательством на имя столь долгожданного сына великого князя, продолжателя династии Романовых! Л. Нарышкин тут же передал эти слова великой княгине, не на шутку встревожившейся и потребовавшей от супруга публичной клятвы в том, что к родившемуся ребенку он не имеет никакого отношения. Она также уверила его, что об этой клятве станет известно Александру Шувалову — начальнику Тайной канцелярии, славившейся своими розыскными делами и зверскими пытками. Нарышкин и в самом деле пошел обратно к цесаревичу и потребовал со слов Екатерины клятвы, на что опешивший Петр бросил: «Убирайтесь к черту, и не говорите мне больше об этом».

Заторможенное развитие великого князя то и дело сказывалось в зрелом возрасте, стареющая и больная Елизавета Петровна уже не рада была своему давнему поспешному решению вопроса о наследстве; в двух ее собственноручных записках, адресованных фаворитам И. Шувалову и Г. Разумовскому и прочитанных впоследствии Екатериной, императрица признавалась: «Проклятый мой племянник сегодня так мне досадил, как нельзя более» и «племянник мой урод, черт его возьми» [57, 224].

Обрисованная Екатериной картина жизни, поступков и образа мыслей Петра Федоровича заставляет усомниться в его умственной полноценности. Однако есть и более объективные суждения о личности неудавшегося государя, позволяющие сделать вывод о том, что, несмотря на отдельные неадекватные выходки, он все же был нормальным человеком, не только не обладавшим, однако, качествами, необходимыми государю Российской империи, но и не стремившимся их обрести. Более того, будущий Петр III не скрывал своего пренебрежения обычаями, языком государства, которым ему предстояло управлять, преклонялся перед прусским королем Фридрихом II и всем, что касалось Пруссии, навязывал пруссачество России, и это вызывало во всех слоях русского общества негодование, главными выразителями которого явились молодые гвардейские офицеры. Е. Дашкова справедливо оценила достоинства Петра, сказав, что из него вышел бы неплохой прусский капрал, но не государь огромной империи.

Преклонение Петра перед Фридрихом II доходило до грубых нелепостей. Дипломаты отметили его выходку во время обеда, за которым в их присутствии за отказ Екатерины выпить за здравие прусского короля, Петр обозвал ее «дурой».