Демографическая история Европы - Массимо Ливи Баччи Страница 37

Для народонаселения Европы Новое время было началом демографического перехода от традиционного (расширенного) к современному (суженному) типу воспроизводства, осуществлявшегося за счет реализации различных систем. Эти системы обладают известной гибкостью: например, компенсируют убытки, причиненные кризисами, и способны противостоять временным потрясениям, но и они также подвластны переменам. Воздействие мальтузианского механизма очевидно во многих частях Европы: для Англии Ригли и Скофилд показали прямую связь между циклическими изменениями реальной заработной платы и вариациями воспроизводства: при повышении уровня жизни увеличивалось также и воспроизводство и усиливался демографический рост; обратная картина наблюдалась, если реальная заработная плата падала. Эти отношения были следствием связи между брачностью и изменением уровня жизни (измеренного реальной заработной платой), которая отражалась на количестве рождений. В общем и целом, английское народонаселение оказалось способно модифицировать собственное развитие в соответствии с экономическими факторами, предварительно ограничивая брачность, вместо того чтобы допустить катастрофическое увеличение смертности.

Другие системы при традиционном типе воспроизводства также изменяли структуру, но скудость источников и трудности их исследования не позволяют произвести точную реконструкцию демографических явлений и выявить особенности изменения систем. Почти полвека назад Коннелл исследовал пример Ирландии, и результаты его анализа выдержали последующие проверки. Тезис Коннелла состоит в том, что «естественной» склонности ирландцев к раннему браку препятствовали трудности в приобретении земли, необходимой для создания и обеспечения семьи. Это препятствие было устранено во второй половине XVIII в. благодаря целому ряду комплексных причин, одна из которых — широкое распространение картофеля. В конечном итоге, обстоятельства позволили расширить площади обрабатываемой земли и поделить участки; как следствие, возросла брачность, которая, в сочетании с высокой естественной рождаемостью и не чрезмерной смертностью, привела к увеличению темпов прироста населения. По оценкам Коннелла, население выросло с 2,2 млн чел. в 1687 г. до 3,2 млн чел. в 1754 г. при темпах, достаточно высоких для того времени — 0,6 % в год. В 1841 г., за четыре года до великого неурожая картофеля, который окончательно перевернул ирландскую систему, численность населения достигала 8,2 млн чел. (с уровнем прироста 1,1 %). Ученые, которые впоследствии исследовали демографию Ирландии, не оспаривают тот факт, что в XVIII в. имел место прирост (некоторые даже считают, что он был более значительным), но высказывают противоположные мнения по поводу демографических причин, так что тезис об увеличении брачности все еще требует доказательств. «В конце XVIII в., — пишет Коннелл, — все подталкивало ирландцев к ранним бракам: безнадежно нищенские условия жизни, непредсказуемый темперамент, малая привлекательность целибата и, не исключено, проповеди духовных лидеров». Мысль отсрочить брак, чтобы сколотить небольшой капитал и занять более прочное положение в обществе, — близкая широким слоям европейского населения, — никак не вязалась с нищенскими условиями сельской жизни на острове. Крупные землевладельцы были склонны держать арендаторов на грани выживания, не снижая арендную плату и препятствуя тем самым улучшению условий жизни. Брак стоил недорого: дом, чаще всего мало отличавшийся от лачуги, с самой простой меблировкой, можно было, прибегнув к помощи друзей и родственников, построить за несколько дней. Основной проблемой в среде арендаторов было наличие земли, на которой могла бы поселиться новая семья (за исключением тех случаев, когда земля наследовалась после смерти отца). Пока обзавестись землей было трудно, в брак вступать не торопились. Но во второй половине XVIII в. условия меняются. Распашка пастбищ и введение в сельскохозяйственный оборот новых земель (осушенных болот, горных склонов) в результате реформ, проводимых ирландским парламентом, устраняют это препятствие. Разделение и дробление земельных участков находит поддержку в еще одном новшестве — широком распространении картофеля как основной, часто единственной пищи ирландцев. Картофель обладает высокой урожайностью, что позволяло поделить участок, которого раньше едва хватало для одной семьи; кроме того, картофель достаточно питателен, если употреблять его в больших количествах (согласно Артуру Янгу, 8 фунтов, то есть 3,6 кг в день pro capite). Таким образом, наличие новых земель и дробление уже существующих участков, ставших более продуктивными благодаря выращиванию картофеля, делают возможным низкий возраст вступления в брак и высокую брачность ирландцев, и это, в сочетании с высокой естественной рождаемостью и нормальной для традиционного типа воспроизводства смертностью, приводит к высокому демографическому приросту в столетие, предшествующее Великому голоду.

Тезисы Коннелла предполагают, что демографическая система, сложившаяся в XVIII–XIX вв., явилась результатом изменений, произошедших в рамках традиционного типа воспроизводства; но такая система не могла поддерживаться долго, уже в третьем и четвертом десятилетии XIX в. возрастает эмиграция и увеличивается брачный возраст — но этого все же недостаточно, чтобы избежать Великого голода 1845–1846 гг. и его катастрофических последствий (см. гл. 6).

Противоположный пример представляет собой Голландия. В 1650 г. в ее современных границах проживало 1,9 млн чел., почти вдвое больше, чем в 1500 г., но в следующие полтора века происходит стагнация населения, и к концу XVIII в. оно достигает 2,1 млн чел. Причины стагнации хорошо объяснены Де Врисом и Ван дер Вудом — они заключаются в сложном равновесии, которое устанавливается между многочисленным городским населением, где, однако, смертность превышает рождаемость; мощной иммиграцией из сельских областей и из других стран, которая компенсирует естественный дефицит и питает прирост; востребованностью человеческих ресурсов, которые должны поддерживать коммерцию и развивать колонии на Востоке, а также, во вторую очередь, в Америке. Все это приводит к модификациям брачного рынка, исходя из которых повышается брачный возраст. В XVII–XVIII вв. в голландских городах, как и во всей Европе, смертность превышала рождаемость; кроме того, многие горожане, оставившие родные места и уплывшие на судах Ост-Индской компании, не вернулись. Де Врис и Ван дер Вуд считают, что в целом за два века города должны были покрыть дефицит примерно в 1 млн чел., и этому в равных долях способствовала внешняя и внутренняя иммиграция. На протяжении большей части XVII в. внешняя иммиграция происходила из Скандинавии и с немецкого побережья Северного моря, и в основном это были люди, занимавшиеся морским промыслом. Но к концу XVII в. поток поредел, и его сменила иммиграция из немецкой сельской местности, граничащей с Голландией, причем иммиграция эта была преимущественно женской. Море поглощало мужчин, города поглощали женщин, что привело к избытку невест и увеличению брачного возраста (для девушек Амстердама он возрос с 24,5 лет в 1626–1627 гг. до 27,8 в 1776–1777 гг.) и уменьшению рождаемости. «На протяжении почти двух веков в Голландии существовал рынок труда международного значения, что наложило глубокий отпечаток на население, особенно городское. Демографическое поведение в Голландии этого периода можно объяснить только в контексте миграционных движений, необходимых для поддержания экономики, вышедшей за национальные пределы».