Мятежная совесть - Рудольф Петерсхаген Страница 37

Главная фигура обвинения – бывший заведующий хозяйством Грейфсвальдского университета Рюдигер фон Гаген. Во время войны он сумел остаться в тылу. За причастность к покушению на Гитлера 20 июля 1944 года повесили его брата. Этот факт Рюдигер использовал, как только мог. Он добился признания себя «жертвой фашизма». Так началась его восточногерманская карьера. В автобиографиях 1945—1946 годов он писал: «Я осознал ошибки нашего общественного строя еще в годы гитлеризма и стремился активно участвовать в социалистическом движении. Поэтому я часто бывал в оппозиции к национал-социализму, стараясь защитить настоящий, на мой взгляд, социализм. Уже в декабре 1944 года я был одним из руководителей группы сопротивления на острове Хиддензе. 5 июня 1945 года я совместно с иностранными рабочими без боя передал Красной Армии монастырское поместье острова. Так я оградил остров от тяжелой судьбы».

Сопротивляться на том острове было невозможно. Что касается монастырского поместья, занимающего тысячу восемьсот гектаров, то в дни земельной реформы этот «старый борец» отхватил себе в собственность солидный куш. Чтобы его не заставили работать, он сдал землю в аренду и таким образом обеспечил себе постоянный летний отдых на своем излюбленном морском курорте Хиддензе. Кроме того, он много лет получал от Грейфсвальдского университета крупное жалованье, имел собственную машину – словом, жил на широкую ногу. Незадолго до моего ареста «старый социалист» Рюдигер фон Гаген бежал из Грейфсвальда в Западную Германию. Ректору профессору Байеру он оставил вежливое письмо: «Налоговый отдел Грейфсвальда совершенно неоправданно требует с меня 9267 марок 14 пфеннигов подоходного налога за хозяйство на Хиддензе. Все это подстроил какой-то доносчик. Мое существование в ГДР невозможно. Остаюсь преданный Вам и глубоко уважающий Ваше превосходительство Р. ф. Г.». Теперь этим «доносчиком» он объявил меня.

Следующим, кто хотел подмазаться к американцам за мой счет, был торговец углем Блунк. После 1945 года он стал одним из самых богатых жителей Грейфсвальда. Его торговля процветала. Но Блунк допустил какое-то незначительное нарушение закона, кто-то пришел к нему и напугал:

– Завтра вас арестуют!

Блунк попался на эту удочку и исчез, не предупредив даже жену.

Бог троицу любит. Третьим в этой компании был пастор Фихтнер из Грейфсвальда с выправкой и твердой поступью солдата. До 1945 года он, кроме черной сутаны, носил и коричневую форму штурмовика. Теперь пастор всех потряс заявлением, что я «долг ставил выше личных интересов». Что ж, высокая похвала. Но так как дело мира ненавистно старому фашисту в сутане пастора, мое поведение казалось ему предосудительным.

Эти три типичных представителя старого немецкого общества, несмотря на все свое различие, стали политическими эмигрантами. И во время войны и в дни мира Рюдигеру фон Гагену удавалось работать меньше, а жить лучше многих соотечественников. Гаген – тип современного политического спекулянта. Он убрался в Западную Германию, когда его лишили права называться «жертвой фашизма» и предложили уплатить налоги за скрытые доходы. На Западе он разыгрывал из себя «бедного дворянина и помещика, изгнанного красными». Блунка за нарушение экономического закона, возможно, наказали бы мелким денежным штрафом. Но он оказался слишком труслив и очертя голову обратился в бегство.

Проще обстояло дело с пастором Фихтнером, штурмовиком. Он остался тем, чем был, – фашистом. Он сохранил выправку и твердую поступь солдата и по-прежнему ставил свое фашистское «я» выше дела христиан.

* * *

В подвале меня навестил официальный защитник доктор Кислинг. Он напомнил, что вплоть до войны был интендантом в Потсдамской дивизии, где некогда служил и я. Мне не приходилось встречаться с ним на фронте, но тогдашнего адъютанта полка графа Баудисина мы оба знали.

– Показаниям беглецов из Грейфсвальда нужно противопоставить веские аргументы, – говорил доктор Кислинг.

Я предложил вызвать свидетелями моих бывших однополчан – генерала графа фон Габленца и полковника Веллера. Оба знали меня несколько десятилетий. Я продолжал переписываться с ними и после войны. Доктор Кислинг согласился со мной и, кроме того, предложил вызвать хотя бы в качестве нейтрального свидетеля Баудисина. Он поинтересовался, каковы наши отношения. Я дал исчерпывающий ответ. По возрасту и званию я старше Баудисина, но все же он был мне ближе многих моих сверстников. Он дружил с братом моей жены, офицером 9-го полка. Баудисин присутствовал на нашей свадьбе и на свадьбе моего шурина. Он хорошо знал всех родственников моей жены, так как был их соседом.

Переговорив с Си Ай Си, доктор Кислинг навестил меня снова.

– Американцы против приглашения Габленца и Веллера. Они согласны лишь на Баудисина.

Это заставило меня настаивать на Габленце и Веллере в внушило подозрения по отношению к Баудисину. После длительных переговоров мне все же разрешили вызвать Габленца и Веллера, а у Баудисина запросили письменные показания. Ответ был так оскорбителен, что доктор Кислинг не счел возможным показать его мне.

Кислинг успокаивал меня:

– Право же, не переживайте. Все равно материал следствия недостаточен, чтобы затеять процесс.

Об этом адвокат написал моей жене, и не только ей.

* * *

Мои мучения в подвале продолжались. Однажды, не выдержав, я пожаловался адвокату.

– Скажите, какое тяжкое преступление я, собственно, совершил?

– К сожалению, никакого, – многозначительно ответил он. – Если бы вы запродали вагон цветного металла, я бы мог кое-что сделать для вас. А ведь это процесс политический.

Фрэй всегда с удовольствием находил случай сообщить мне какое-нибудь неприятное известие. Наконец он добрался до моей партии и стал доказывать, что она отказалась от меня.

– Поймите же вы – от вас хотели избавиться, как от неугодного информатора, – при этом Фрэй продемонстрировал поразительное знание всех событий в Грейфсвальде и Альбеке. Откуда у него эти сведения, он не говорил. Затем торжествующе добавил: – Ваша НДПГ исключила вас.

– Благодарю вас, – спокойно ответил я.

С недоумением глядя на меня, Фрэй не знал, принять ли эту благодарность всерьез. Я пояснил:

– Теперь мне совершенно ясно, что вы врете.

Он разозлился, пригрозил мне «допросом третьей степени» и вышел из комнаты. Я не на шутку встревожился и невольно поднес руку ко рту.

Красный как рак Фрэй вернулся от своего шефа, схватил стул и занес его надо мной. Я подумал, что пробил мой последний час, – Фрэй всегда был вспыльчив. Но он швырнул стул в сторону и злобно крикнул:

– Велено обращаться с вами по-прежнему!

Честь и слава Томасу – это он приказал больше не бить меня. Потом я узнал, что это было редчайшим исключением при допросах в Си Ай Си. Но Томас подготовил удары более крепкие. Однажды он появился с письмом в руках. Я сразу узнал на конверте почерк моей жены. Сердце у меня забилось. Томас не спеша извлек из конверта лист бумаги с машинописным текстом и стал читать: «Скажите моему мужу, что в случае, если он по-прежнему желает вернуться в так называемую Германскую Демократическую Республику, я твердо намерена развестись с ним».