Жуков. Маршал на белом коне - Сергей Михеенков Страница 37

В современной историографии по поводу «заговора военных» существуют две основные точки зрения, конечно же, противоположные. Но если мы будем исходить из того, что заговор всё же был, то история нашего героя вплетается в следующий сюжет.

Спустя полгода после вступления Жукова в должность командира дивизии произошло вот что. После очередной своей внезапной инспекции в 4-ю кавдивизию командующий Белорусским военным округом Уборевич обнаружил некоторые непорядки и объявил комдиву выговор.

Здесь необходимо остановиться и задуматься: что это было?

Возможно, новый командир 4-й кавдивизии пришёлся здесь, в округе, не ко двору. Ставленник Будённого и Ворошилова… На тщеславного и волевого Уборевича это назначение могло произвести не лучшее впечатление.

Для Жукова, целиком поглощённого делами службы, заботами о боевой подготовке личного состава, всё остальное имело второстепенное значение. Положение в дивизии постепенно выправлялось, уже видны были некоторые результаты.

И вот — выговор. Отношение Уборевича настолько его уязвило, что в тот же день он послал в округ на имя командующего телеграмму следующего содержания:

«Командующему войсками округа Уборевичу.

Вы крайне несправедливый командующий войсками округа, я не хочу служить с Вами и прошу откомандировать меня в любой другой округ.

Жуков».

Стоит задуматься и здесь: что это? Характер?

Конечно же, и характер тоже. Но и уверенность в своих силах. Силы уже были, службу Жуков знал хорошо. Но возможно и другое: он чувствовал поддержку и покровительство Будённого. И всей, так сказать, Первой конной армии РККА.

В мемуарах этот разлад с Уборевичем маршал изложил как недоразумение, которое вскоре исчерпало себя в результате настойчивости одного и благородства другого. Но, скорее всего, это просто поклон в сторону вскоре расстрелянного Уборевича — дань уважения талантливому наставнику, в общении с которым наш герой получил много полезных профессиональных уроков. К тому же не следует забывать о времени, когда писались мемуары, о том, какими настроениями и идеями оно было проникнуто.

Жуков всю жизнь создавал, строил и шлифовал себя сам. Он сам, с его эскадроном, полком, дивизией, корпусом и армейскими товарищами, командирами, подчинёнными, рядовыми бойцами и теми задачами, которые решала Красная армия и вся страна, — был военной академией. Военную науку постигал с жадностью и рвением, уроки усваивал хорошо, но по-своему, смешивая в роднике своего характера благоприобретённое с врождённым.

Через два дня Уборевич позвонил Жукову:

— Интересную телеграмму я от вас получил.

Жуков был готов к этому разговору.

— Вы что же, не довольны выговором? — спросил Уборевич; голос его был ровным, спокойным.

— Не доволен, товарищ командующий. Не доволен потому, что выговор не заслужен мною, а значит, несправедлив.

— Значит, вы считаете, что я несправедлив?

— Да, я так считаю. Иначе не отправил бы вам телеграмму.

— И настаиваете на том, чтобы откомандировать вас?

— Да, настаиваю.

— Подождите с этим, — после паузы тем же спокойным голосом сказал Уборевич. — Через две недели у меня будет инспекторская поездка, и мы с вами переговорим. Можете подождать со своим рапортом до нашей встречи?

— Могу.

— Ну так подождите.

При следующей встрече Уборевич сказал Жукову:

— Я проверил материалы, на основании которых вам вынесено взыскание, и пришёл к выводу, что оно действительно несправедливо. Продолжайте служить. Будем считать вопрос исчерпанным.

Но Жукову, не имевшему в личном деле ни одного взыскания по службе — личная жизнь не в счёт! — этого было мало.

— В таком случае, товарищ командующий, выговор могу считать снятым? — спросил он.

— Разумеется, раз я сказал, что он несправедлив.

Впоследствии о своих взаимоотношениях с Уборевичем маршал рассказывал Константину Симонову: «Я чувствовал, что он работает надо мной. Он присматривался ко мне, давал мне разные задания, вытаскивал меня на доклады. Потом поручил мне на сборе в штабе округа сделать доклад о действиях французской конницы во время сражения на реке По в Первую мировую войну.

Этот доклад был для меня делом непривычным и трудным. Тем более что я, командир дивизии, должен был делать этот доклад в присутствии всех командующих родами войск округа и всех командиров корпусов. Но я подготовился к докладу и растерялся только в первый момент: развесил все карты, остановился около них; надо начинать, а я стою и молчу. Но Уборевич сумел помочь мне в этот момент, своим вопросом вызвал меня на разговор, дальше всё пошло нормально, и впоследствии он оценил этот доклад как хороший.

Повторяю, я чувствовал, как он терпеливо работает надо мной. А вообще он был строг. Если во время работы с его участием видел, что кто-то из командиров корпусов отвлёкся, он мгновенно, не говоря лишнего слова, ставил ему задачу:

— Товарищ такой-то! Противник вышел отсюда, из такого-то района, туда-то, находится в таком-то пункте. Вы находитесь там-то. Что вы предполагаете делать?

Отвлёкшийся командир корпуса начинал бегать глазами по карте, на которой сразу был назван целый ряд пунктов. Если бы он неотрывно следил, он бы быстро нашёл, но раз хоть немножко отвлёкся, то всё сразу становится трудным. Это, конечно, урок ему. После этого он уже в течение всего сбора не сводит глаз с карты.

Уборевич был бесподобным воспитателем, внимательно наблюдавшим за людьми и знавшим их, требовательным, строгим, великолепно умевшим разъяснить тебе твои ошибки».

Характерно то, что точно такие же отношения — учитель-ученик — сложились с Уборевичем и у другого будущего маршала Великой Отечественной войны Ивана Конева. И быть может, Конева, тоже служившего в эти годы в Белорусском военном округе и командовавшего элитной 2-й Белорусской стрелковой дивизией, командующий войсками округа выделял как наиболее способного и перспективного, называя его «Суворов». Жуков такой похвалы от Уборевича не слышал.

Как полководец наш герой рос долго. Ничего ему не доставалось в жизни и службе легко. Чины и звания получал в своё время или с некоторым запозданием. До сорока одного года командовал дивизией. В 39–40 лет И. Д. Черняховский и Н. Ф. Ватутин в звании генерал-полковников командовали фронтами. А Жуков получит корпус, когда ему будет уже за сорок.

Наступил 1936 год. Жуков к тому времени уже носил в петлицах эмалевый ромб комбрига и золотой шеврон на рукаве. Это звание ему было присвоено год назад. Тогда же дивизия приказом наркома была переименована в 4-ю Донскую казачью. В Красной армии создавались казачьи части. После Гражданской войны, в которой казачество поделилось на два враждующих войска, казаков в Красную армию долго не призывали.

Полки и отдельные эскадроны 4-й Донской получили соответствующие наименования: