Отто Шмидт - Владислав Корякин Страница 37

Каждые два часа Русинова поднималась на верхний мостик, где была установлена походная метеостанция. Она снимала показания приборов и затем доводила эти сведения как до моряков, так и до руководства, в первую очередь до Визе, который всеми доступными ему способами стремился откорректировать собственный ледовый прогноз. Гидрохимик Б.П. Брунс, работая в паре с гидрологом А.Ф. Лактионовым, регулярно брал пробы воды на так называемых «гидрологических станциях», чтобы позднее в лаборатории определить элементы химизма, а также содержание солей, предварительно замерив температуру воды на разных горизонтах. Полученные данные тут же наносились на карту, дабы выявить определенные природные взаимосвязи на будущее, нередко опережая события.

Наибольший интерес гидробиологов П.П. Ширшова и Л.О. Ретовского вызывала морская фауна, начиная со скоплений планктона, этой кормовой базы ихтиофауны. При этом Ширшов, начавший свою деятельность в Арктике всего год назад, по своему опыту значительно уступал коллеге Л.О. Ретовскому, начавшему свою деятельность на Белом море в 1923 году еще в экспедиции профессора К.М. Дерюгина. Помимо сеток для сбора планктона они пользовались тралами Сигсби и дночерпателем Петерсена. Ими извлекалась донная фауна бентоса с морского дна, включая различных моллюсков, морских звезд, актиний, ракообразных и т. д. Обильный материал для исследований давали также сборы со льда в виде диатомей и пятен так называемого «красного снега» – скоплений микроскопических водорослей.

Не меньше интересовало морское дно В.И. Влодавца, составившего себе имя среди коллег-геологов на суше изучением древних пород Кольского полуострова в 20-е годы, где он определял запасы апатитов и других полезных ископаемых и, в частности, существенно поправил предварительные оценки самого академика Ферсмана. Влодавец не только отбирал свою часть улова из трала и дночерпателя – в виде гальки, глины и обломков пород, – но при каждой возможности «майнал» за борт грунтовые трубки Экмана для отбора проб рыхлого грунта с морского дна.

Единственным «безработным» (нередко использовавшимся на подхвате) в первые дни плавания по Карскому морю оставался охотовед Л.О. Белопольский. Основная его работа в эти дни (до первой встречи с белым медведем) заключалась в чистке и подготовке огнестрельного оружия. В Карском море был убит первый белый медведь. Его расстреляли у борта судна многочисленные стрелки, не пожалевшие на беззащитного зверя сорока боевых патронов, добившись (как показало исследование добытой шкуры) только трех попаданий. Тушу затем передали в распоряжение Белопольского, которому предстояло изучать содержимое кишечника и желудка, искать в мышцах паразитов и проводить свою непривлекательную, с точки зрения многих, работу. Только затем мясо «царя Арктики» поступало на камбуз, а затем в кают-компанию и столовую команды. Сам Шмидт считал необходимым употребление «свежатины» в качестве противоцинготного средства. Еще совсем недавно во время рейсов к Земле Франца-Иосифа, когда новички в отношении употребления медвежьего мяса составили свою оппозицию, по свидетельству Громова, Шмидт обязал партийцев первыми «дегустировать» эти экзотические блюда, действуя личным примером. Описывая плавание «Сибирякова», Шмидт не забыл отметить: «Конечно, экспедиция была снабжена всем необходимым, в том числе достаточными запасами продовольствия, но для здоровья моряков особенно важно иметь всегда запас свежих продуктов, так как даже лучшие консервы не предохраняют от страшной болезни – цинги. Мясо белого медведя очень нежное и вкусное, напоминает телятину» (1960, с. 93). Что касается последнего утверждения, разумеется, о вкусах не спорят, но в данном вопросе взгляды автора книги (в свое время вдосталь отведавшего медвежатины в связи с особенностями арктического снабжения) и героя книги существенно расходятся.

Если большая часть научного персонала, включая перечисленных специалистов, пока находилась на уровне сбора и накопления необходимой информации, то Визе уже приходилось использовать ее для подтверждения того самого прогноза, над составлением которого он ломал голову еще в Ленинграде в ВАИ. Это ставило его в особое положение. Практически любой участник похода претендовал на то, чтобы оценить результаты его деятельности простым взглядом, не покидая палубы, нередко не стесняясь в критике. При этом ученому приходилось работать на опережение. Например, на подходах к Диксону он уже пытался подготовить рекомендации о путях, ведущих из Карского моря в море Лаптевых. Ему пришлось пользоваться скудной информацией, поступавшей с острова Домашний – от экспедиции, высаженной там с «Седова» два года назад. Судя по этим сообщениям, Северная Земля оказалась прорезанной по крайней мере двумя проливами, не считая пролива Вилькицкого, отделявшего ее от материка. Внимание ученого также привлекли сообщения первопроходцев о больших пространствах открытой воды у северных пределов архипелага. Очевидно, воспользоваться этой информацией можно было лишь после встречи с первыми обитателями архипелага, до которых еще требовалось добраться.

О приближении к острову Диксон возвестило появление на горизонте тонкого силуэта 110-метровой радиомачты одной из старейших (с 1915 года) полярных станций. Здесь «Сибирякова» догнал ледокольный пароход «Русанов» (капитан Ерохин) с экспедицией Самойловича. Он направлялся к мысу Челюскина для постройки там полярной станции, и с ним плыл пароход-угольщик, пополнивший бункера судна Воронина, порядком опустевшие.

Корреспондент «Известий» Борис Громов оставил следующее описание «полярки» Диксона: «На крутом обрывистом берегу – целым селением раскинулась радиостанция. В центре гигантская мачта с паутиной креплений и проволок, а несколько поодаль сама радиостанция с вывеской у входа: “СССР. НКВМ. Радиостанция УБЕКОСИБИРИ. – Диксон”.

Заходим внутрь и попадаем в разгар работы. Идет обивка стен железом и передача радиостанции новой смене.

– Начальник станции Матюшкин, – представляется худой с утомленным лицом человек. – А вот начальник новой смены Крупин, – рекомендует он полного, в рабочей робе зимовщика, старого полярника, в шестой раз едущего на Север.

– Зимовка прошла благополучно. Все здоровы и бодры, но медведя и песца что-то было маловато…

Около станции в небольших конурах, на привязи сидят ездовые собаки… Около нелепого деревянного строения, которое должно изображать маяк, с фонарем и колоколом, выстроено специальное зимнее помещение для собак. Здесь для каждого пса отдельный загон, затем общий коридор и выход в уборную.

В центре холма большой и вместительный дом, желтой облезлой краски с просторными и высокими комнатами… Здесь жилище персонала станции, жен и детей. В общей кают-компании кто-то пытается на вдребезги разбитом пианино выдавить звуки бравурного марша. В синих рабочих блузах, засучив рукава, с жадностью уплетают жирные щи два механика, только что окончившие работу. Рядом играют в шахматы, а в углу ребята разыскивают нужную книгу в библиотечном шкафу. Эта станция поражает своими размерами…

…У каждого своя собственная отдельная комната с необходимой обстановкой. Это дает возможность во время зимовки регулярно вести научные работы, заниматься самообразованием или, устав от галдежа, от одних и тех же лиц, просто посидеть одному, побыть со своими задушевными мыслями.