Вернуться живым - Николай Прокудин Страница 37

– Бери кого хочешь…

– Эй! Уразбаев!

– Я! Слюшаю! – с тревогой в голосе откликнулся молодой солдат.

– Собирай манатки – идешь со мной к ротному.

– Чего собирать? – недопонял и переспросил солдат. – А пачаму я?

– Вещи! Шмотки собирай и быстрее! – воскликнул взводный. – Ничего не забудь, а то оставишь тут что-нибудь. Назад потом не вернешься!

– А почему я?

– Потому! Замполит тебя выбрал, очень ты умный и смелый.

Узбек опешил и растерялся.

– Какой умный, какой смелый? Я обыкновенный, не надо меня. Не хочу во второй взвод. Хочу с Якубовым…

– Испугался идти к своей «узбекской мафии»? – догадался я и самодовольно улыбнулся. – Ничего не поделаешь, придется!

Солдат продолжал скулить в полголоса и в то же время обреченно собирался в поход.

– Видишь, Саня, не хочет быть на побегушках у Алимова и Исакова. Те страшные бездельники, и ему придется подчиняться старшим землякам, все за них делать. Так, я говорю, солдат?

– Ага… – уныло соглашался Уразбаев.

– Ничего страшного, в обиду не дам! Пошли быстрее! Сашка, не грусти и не скучай! До встречи!

Мы крепко пожали друг другу руки на прощание, и я зашагал по еле заметной тропе в сопровождении молодого бойца.

Мы спустились в ложбину, поднялись на хребет, снова ложбина, снова хребет, еще спуск, и вот наконец подъем на высоту КП роты. Пришли мы оба взмокшие, хоть тельняшку выжимай и соль со спины соскребай. Нас встретили минометчик Радионов и врач двухгодичник, старший лейтенант.

– О! Привет медицине и «богу войны». Как вы тут? Где Володя? Что с Сережкой?

– Здорово! Ротный ждет тебя там, во взводе Ветишина. Топай к нему, не задерживайся, – ответил за всех минометчик. – Сереге лицо сильно посекло и ранило осколком руку. Ничего страшного. Руку задело не сильно, а симпатичную морду лишь чуть-чуть попортило. Но ведь говорят, что шрамы украшают мужчин…

– А я переживал, думал случилось страшное – типа без глаз… Уф! Сейчас немного передохну, с вами язык почешу и пойду докладывать. Хорошо, что с Ветишей все более-менее нормально. Надо «дух перевести! Меня прямо качает. Силы на переходе оставил. Какой изнуряющий зной! Сил моих нет! Хочется упасть где-нибудь в тень, а ее, как всегда, нет…

– И еще долго не будет! Сегодня Ошуев поставил задачу ротам закрепляться как можно основательней и быть готовыми отражать атаки мятежников. Есть вероятность, что мы тут проторчим около месяца, – поддержал разговор медик, сверкнув солнечными зайчиками от квадратных очков.

Я задумчиво почесал голову. Прощай отпуск летом! Нечего сказать, хорошенькая перспектива.

– Мля! Пекло в этих краях похуже, чем в Кабуле! Одно радует – стоматолог с нами, и зубы подлечит, если что случится. А ты хирургом-то работать сможешь? – поинтересовался я на всякий случай.

Широколицый плотный доктор улыбнулся и протер запотевшие очки.

– А как же! Я все теперь могу, даже роды принять! Уже полтора года, как в Афгане. Меня когда из Союза направляли на должность хирурга, я криком кричал, что готов только зубы удалять. А мне ответили: «Ничего, две-три руки-ноги отрежешь, четвертую уже сможешь пришить – научишься! Практика – критерий истины». Поначалу что-то, может быть, и не получалось, но вроде бы пострадавших от моих медицинских опытов было мало и никто не жаловался.

– Наверное, они уже просто не могли жаловаться, – ухмыльнулся Радионов.

– Болтун! Я сейчас вернулся после штопанья ваших бойцов и ни одного мата в мой адрес не услышал.

– Ни один не сказал, что ты проклятый новоявленный «доктор Менгеле»? Продолжатель преступных экспериментаторов Бухенвальда и Освенцима? – подколол я врача вслед за минометчиком и, устало закрыв глаза, продолжил:

– Не дай бог к такому мастеру на все руки попасть! Зубы не вылечит, потому что разучился, а кишки зашить не сумеет – еще не научился. В прошлом году мне такой зубник из соседнего полка чуть челюсть не разворотил. Мастер-ломастер!

– А ты, как настоящий замполит, болтаешь даже с закрытыми глазами и во сне. Кишки твои я пришью к языку. У нас в полку под Читой уникальный случай был в моей практике. Из морга прибегает боец-санитар и кричит: «Я из морга, там труп ожил!» Боец бледный, трясется, орет благим матом. Иду с ним в мертвецкую, действительно: лежит покойник синий-синий, а язык высунулся изо рта и шевелится. Я солдатика успокаиваю: не переживай, ничего страшного, это же замполит! У них рефлекс – только на пятые сутки язык болтать перестанет. Настоящий был профессионал тот замполит!

Потный медик ехидно засмеялся и вновь протер очки.

– Да пошел ты куда-нибудь подальше! Мне не хочется врача нецензурщиной обижать. Вдруг когда пригодишься, но ты явно напрашиваешься… Однако ты, шприц-тюбик, старые анекдоты за быль не пытайся выдавать. Этот номер у тебя не пройдет, не прокатит. Слышали эти байки сто раз, твоя быль мхом поросла. Ладно, раз вы такие противные и неласковые, уйду я от вас. А что за ранения у солдат? Почему о них молчите?

– Бойцы тоже живы. Кстати, пока кто-то впустую языками чешет, я уже туда к раненым сбегал, перевязал всех, вертолета дождался и обратно вернулся, – сразу посерьезнев, ответил врач. – У бойцов положение гораздо хуже: Кайрымова ранило в шею, повезло, что осколок не задел артерию, но немного повредил гортань. Но думаю, жить будет! А Сомов, скорее всего, остался без глаза.

– Твою мать! Совсем?

– Совсем! У него такое месиво на лице: левая щека разодрана, глазницу разворотило! Смотреть страшно.

Доктор прикурил, сделал глубокую затяжку и выдохнул колечко дыма.

– Кстати, и у тебя видок что-то неважнецкий. Никифор, что с тобой? Заболел?

– Башка до сих пор гудит после теплового удара, а тут еще пушка контузила немного!

– Если хочешь в академию поступать, не свети в записях медкнижки ни тепловой удар, ни тем более контузию. Это ведь головной мозг, мои коллеги очень ревностно к этим травмам относятся, могут забраковать еще до экзаменов. Дураки, сам понимаешь, никому не нужны!

Доктор раскатисто заржал и минометчик расхохотался. Доктор продолжил:

– А вообще-то я серьезные вещи говорю о контузии. Подумай головой!

– Пока голова думает! – хмыкнул Радионов.

– Иди на задачу, тебе Сбитнев подробности на месте расскажет, – хлопнул доктор меня по плечу и полез обратно в укрытие от солнца, сделанное из двух накидок, растянутых как полог.

Он лег, высунул голову наружу, протер запотевшие очки и принялся отмахиваться от мух, липнувших к потному красному лицу. Доктор всем видом показывал, что желания со мной разговаривать у него больше нет. Жирок на его животе медленно плавился и вытекал через поры тела обильным потом, чувствовалось, офицер-медик переживает увиденное за сегодняшний день, но виду не подает, крепится. Трупы утром после боя на трассе, перевязка множества раненых, а теперь еще новые тяжело раненные на горе. Даже у врачей нервы не железные и стойкость не беспредельная.