Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина - Валерий Поволяев Страница 37

Было понятно, что если он не поддастся на вербовку, иранцы его уберут — устроят дорожную аварию, отравят, просто нападут в темноте, подожгут дом, автомобиль и так далее — сделают что угодно и уберут, способов было много.

Шебаршин доложил об этой истории в Москву, там приняли оперативное решение: немедленно вывезти на Родину!

Специалиста спасли и вывезли — запутали иранскую контрразведку, агентов ее, которые сбились в один клубок и настолько плотно сидели на облюбованном «объекте», что того пришлось пристально охранять.

Операция завершилась успешно, а после нее в резидентуре устроили небольшую разборку ситуации и пришли к выводу, что надо бы устроить проверку — такая нехорошая история может произойти не только со спасенным специалистом.

После разборки остались попить чая, покурить, просто поговорить — не всегда ведь случались свободные минуты, когда все собирались вместе, — и Кузичкин неожиданно ляпнул такое, на что Сабиров невольно обратил внимание.

В ответ он только головой покачал и произнес без всякой задней мысли шутливым тоном:

— Тебя, Володь, тоже бы неплохо проверить…

Кузичкин вначале вспыхнул, потом побледнел и покинул кабинет, даже не допив чай.

А Сабиров и мысли не мог допустить, что Кузичкин есть самый настоящий предатель и предателем стал уже давно. И понимал предатель, естественно, что, сколько веревочке ни виться, конец все равно обнаружится. Предатель будет раскрыт. Кузичкин, видимо, что-то почувствовал, а может, просто сдали нервы, и он решил бежать… Либо хозяева его, англичане, решили вывести своего подопечного из игры.

На этот вопрос может ответить только сам Кузичкин, но жив ли он либо переселился на вечную квартиру, никто не знает.

Одно время он пил, сильно пил, находясь в одиночестве в чужой стране, в незнакомом городе, и эти сведения доходили до Москвы, но потом и они перестали доходить: Кузичкин как сквозь землю провалился, обратился в обычную дыру.

Но, как ни странно, за год до его исчезновения из Тегерана неведомые силы — скорее всего, англичане, имевшие в Иране мощную агентурную сеть, — разыграли оперативную комбинацию.

Всякий резидент, особенно если он находится в крупной стране, имеет двух заместителей: один по ПР — политической разведке, другой по КР — контрразведке. Так вот, замом у Шебаршина по ПР был толковый сотрудник, настоящий оперативник — Владимир Гурский.

На одном из приемов Гурский познакомился с обаятельным иностранным бизнесменом — фамилию его не буду называть, тем более что из этого знакомства получилось совсем не то, что замышлялось, — иностранец дружелюбно относился к Советскому Союзу и мог стать полезным помощником. Не обязательно в Иране.

Все это было проанализировано, тщательно взвешено, оценено, и сделан вывод: знакомство может быть очень полезным, и контакты с бизнесменом надо продолжать.

Лиловым темным вечером — а вечера в Тегеране бывают именно лиловыми, печальными, насыщенными запахами распускающихся ночных цветов, — Гурский ушел на встречу с бизнесменом. Домой Гурский должен был вернуться в десять часов вечера — так было договорено.

Но в десять он не появился, не появился и в одиннадцать, и в двенадцать… Что-то с ним произошло, но что? Что именно?

Сотрудники резидентуры пребывали в тревоге. На случай исчезновения оперативного сотрудника разработана целая схема действий, каждый знает свою задачу… Тревожной была та ночь, тяжелой — наверное, не менее тревожной и тяжелой, чем пора, когда беснующаяся толпа громила посольское здание.

Гурский появился поздно ночью, спокойный, бледный, с усталым лицом. Немного отдышавшись, он рассказал, что произошло.

Когда он приехал к бизнесмену, то ничего тревожного возле дома, где тот жил, не заметил. Народу вокруг было очень мало. Впрочем, один человек, молодой, с резкими манерами, все-таки заставил обратить на себя внимание, но Гурский, немного поразмышляв, решил, что вряд ли этот парень имеет отношение к наружному наблюдению, и вошел в дом.

Кстати, по поводу наружки Шебаршин заметил следующее: «Надо сказать, что сотрудники наружного наблюдения, “растворяющиеся” в толпе, уверенно чувствующие себя за рулем автомашины, часто приобретают неестественную манеру поведения, оказавшись в пустынном месте. Они импровизируют, и не всегда удачно. Их выдает внутреннее напряжение».

Хозяин принял Гурского приветливо, но обмен любезностями продолжался недолго — в дом ворвались горластые люди, грубо прооравшие, что они являются сотрудниками местного исламского комитета. Гурского скрутили и доставили в протокольный отдел МИДа — сразу туда! — и после короткого допроса отпустили.

В посольство Гурский вернулся, как и бывает в таких случаях, невеселым. Шебаршин попытался его успокоить, но в ответ Владимир Гурский только грустно улыбался.

Наутро в посольство из МИДа пришла бумага: Гурский был объявлен персоной нон грата. Естественно, состоялся «разбор полетов», на котором сотрудники резидентуры пришли к выводу, что все случившееся — дело рук местной контрразведки: очень уж мешал ей Гурский — он знал обычаи, людей, в трудной обстановке ощущал себя как рыба в воде, на фарси говорил так же чисто, как и все жители Тегерана, а по-английски — как коренной обитатель Лондона. Но поделать ничего было нельзя, никакая дипломатия не могла Володе Гурскому помочь — будет только хуже…

Позже, уже через год, выяснилось, что это была хорошо продуманная комбинация для того, чтобы расчистить дорогу для другого человека, для повышения его — для Владимира Кузичкина. «Этим приемом, — заметил Шебаршин, — пользуются все контрразведки». Чем резче, круче, подлее, если хотите, проведен прием — тем лучше.

Но и у предателя служебный путь оказался недолог.

Произошло все, когда Шебаршин находился в отпуске и вместе с Ниной Васильевной отдыхал в санатории под Москвой. Санаторий тот прекрасный, тихий, с большим «дворянским» парком, в котором можно заблудиться, крутым взгорком, где внизу течет спокойная речка Лопасня, на гладкой поверхности воды утром обычно расплываются рыбьи круги, хотя рыбаков Шебаршин не встречал. Воздух там такой чистый и прохладный, что его хоть закупоривай в банки и продавай в Москве где-нибудь в людных местах, где невозможно отдышаться, а воздух плохой, как в зарешеченной и тщательно застекленной камере… Райский, в общем, подмосковный уголок. Тут можно и забыться, и душой обмякнуть, очиститься и вообще понять, что кроме работы существуют и другие, не менее приятные вещи.

На календаре было второе июня 1982 года. Среда. Интересно, как там обстоят дела в Тегеране, справляется ли с обязанностями Шебаршина его зам по политической разведке, оставшийся за резидента, все ли там в порядке?

Но вот какая штука, отчего-то здорово ныло сердце. Оно стало ныть еще сильнее, когда через три дня, в субботу пятого числа Шебаршина спешно вызвали в Москву.

Что же произошло?

День второго июня выдался в Тегеране жарким, солнце, кажется, заняло, по обыкновению, половину неба, от предметов совсем не было теней — не падали они; сами предметы, деревья, земля, строения делались какими-то прозрачными, акварельными, словно бы не имели плоти.