Если б мы не любили так нежно - Овидий Горчаков Страница 37

Надо признать, что почти все шотландцы и ирландцы довольно долго путались с этим летосчислением…

Рейтарский полковник фон дер Ропп, пыхтя брылями, объявил новичкам:

— Клянусь тремя кельнскими Царями… уф… уф… вам оказана чересчур уж большая честь… уф… уф… вместе со всем моим полком вы, канальи, будете парадинами — придворными стражами… уф… уф… самого Царя! Целуйте крест на верность… уф… Царю Михаилу Федоровичу. И чтобы верность эту… уф… уф… содержать до гроба!.. В Третьей книге Моисеевой, главе Девятнадцатой, сказано устами Господа нашего: «Когда поселится пришлец в земле вашей, не притесняйте его: пришлец, поселившийся у вас, да будет для вас то же, что туземец ваш; люби его, как себя; ибо и вы были пришельцами в земле Египетской. Я Господь, Бог ваш». Помните, — это уже я говорю, — что русские… уф… уф… добрые христиане и чтут Священное Писание. Они добром платят за добро, но не дадут спуску тому, кто обманет их доверие. У пророка Иезекииля сказано о ландскнехтах библейских времен, служивших гордому Тиру: «Перс и Лидиянин и Ливиец находились в войске твоем и были у тебя ратниками, вешали на тебе щит и меч; они придавали тебе величие». Царь Михаил молод… уф… уф… а значит, щедр, не то что старый скупердяй Сигизмунд. Каждый, кто заслужит, может стать… уф… уф… поместным русским дворянином — земли русской всем хватит с избытком…

— Среди вас, — продолжал фон дер Ропп, — имеются люди хорошего рода. Учитесь… уф… уф… придворному вежеству и учтивости, — он вдруг подмигнул, — и вы далеко пойдете. Не один наемный ратник и пришелец возложил на себя… уф… уф… корону.

Исчерпав посулы, полковник перешел к угрозам:

— И зарубите себе на носу: назад вам дороги нет. Как дезертиры и перебежчики все вы объявлены польским королем изменниками и приговорены… уф… уф… заочно к смертной казни! А отсюда убежите — покарает вас русский Царь лютой смертью!

В Москве жили поначалу рейтары, или, как они себя называли на немецкий манер, «райтара», в Хамовнических светлицах (казармах), пока не перевели их почти в столь же тесные светлицы с нарами за Москворечьем. В этих светлицах женатики из числа старослужащих и то селились по две-три семьи в одном покое. Уверяли, что страна эта, Московская Русь, была европейской, но клопы в ее стольном граде водились чисто азиатские, отличавшиеся зверской кровожадностью. Целые полчища этих bed-bugs бродили тучами по светлицам, зверея, сатанея с сумерками и лютуя до самого утра. Сладу с ними не было никакого.

В первое же жалованье бельские шкоты познакомились с русскими деньгами. После Смутного времени серебряный рубль похудел с шестнадцати золотников серебра до одиннадцати. Ниже рубля шли полтины, гривенники, алтыны, копейки и деньги. Новые монеты были правильной круглой формы, а старые — продолговатой и довольно корявые. Рубль насчитывал сто копеек новгородских и двести — московских. Джорджу приятно было видеть на копейке-новгородке своего тезку с копьем — отсюда и название копейки.

Вскоре в полку стало известно, что Его Величество всемилостивейше обещает свое особое заступление каждому иноземцу, кто пожелает воспринять православное греческое вероисповедание. Это были не пустые посулы: старые рейтары знали, что выкрест получал и патент о новом чине, и грамоту на поместье быстрее прочих. Но лишь один ливонский рыцарь согласился стать православным, и про него говорили, что прежде, попав в плен к туркам, он принял магометанство!

Командир полка фон дер Ропп настоятельно уговаривал креститься:

— Не Иоанн-креститель крестился у Христа, а Христос у Иоанна. Креститесь же и вы, несчастные кальвины и лютеры, у русского Ивана!

Командир эскадрона Дуглас отговаривал:

— Шотландцы крестились раньше русских, так что не следует старокрещеным креститься у новокрещеных.

Лермонт и большинство шкотов склонны были согласиться с Дугласом, тем более что в полку ходил слух, будто фон дер Ропп получает от русской церкви по золотому за каждого новокрещеного. Большинство рейтаров, даже шляхтичи, ни уха, ни рыла не смыслили в родной грамоте, а уж по-русски объяснялись прекурьезно и прегадко. Полковник фон дер Ропп, прослужив почти четверть века в русской службе, считал себя знатоком русского языка, хотя не мог ни читать, ни писать и расписывался с трудом. Он бранил зауряд все русское и частенько грозился уехать на родные берега Рейна, но в действительности давно бросил думать о расставании с Московией.

Лермонт хитер в письменности и языках, полковник фон дер Ропп предложил было ему стать писарем, дабы «всякое письменное произведение могло быть порядочно», но упрямый шкот заявил, что не за тем из Шкотии приехал, чтобы бумагу и чернила переводить.

Сравнивая через год денежное, вещевое и квартирное довольствие Царя всея Руси и короля Речи Посполитой, Лермонт изрек по-русски:

— Хрен не слаще редьки!

С августа 1614 года до весны 1615-го Московский рейтарский полк почти весь стоял против поляков под Дорогобужем, но шквадрон «бельских немчин» Дугласа почти всю зиму провел в Москве, где он нес со стрельцами охрану Кремля. Видно, «бельским немчинам» еще не очень доверяли. Поляки крепко держали Смоленск. Русское войско, предводительствуемое князем Димитрием Мамстрюковичем Черкасским, с трудом удерживало Побережье и никак не могло собраться с силами, чтобы пойти на Смоленск. Пройдет еще пять лет, прежде чем Московия заключит мир с Речью Посполитой.

С первого взгляда Джордж Лермонт влюбился в Кремль. Пораженный, потрясенный, ходил он в яркий солнечный день от собора к собору, от терема к терему. «Златом покровенные и пречюдно украшенные», они производили незабываемое впечатление. Самым древним храмом в тогда уже почти пятисотлетием Кремле была церковь Рождества Богоматери, построенная в конце XIV века. Тогда, во времена Дмитрия Донского, стены Кремля, его башни и храмы складывали из белого камня, но с конца XV их заменили кирпичными…

Первый раз в Кремле он пробыл недолго — надо было спешить обратно в полк, и ушел он, оглядываясь на каждом шагу, переполненный той очистительной и возвышающей радостью, что дает созерцание истинного искусства, прикосновение к чуду духа и рук человеческих, но потом ему посчастливилось познакомиться с земляком Кристофером Галловеем, зодчим и часовщиком, которого русские называли Христофором Ивановичем Галовеем. Поклонник ранней готики, враг «московского барокко», Галловейшг был одним из виднейших иноземных зодчих, приглашенных в Москву основанным Борисом Годуновым приказом каменных дел. Он щедро потрудился над Кремлем, но главной его работой была надстройка вместе с Баженом Огурцовым по храмозданной грамоте самого патриарха Филарета Спасской башни в 1624–1625 годах.

В Кремле все знали этого шкота. Был он на диво высок — шесть футов и пять дюймов, нескладно скроен и худ, но с пивным брюшком, с большой головой и густой рыжеватой шевелюрой вокруг сияющей розовой плеши. Одевался небрежно в старомодный аглицкий камзол времен Елизаветы I Английской, но с длинным зелено-белым шарфом Эдинбургского университета, обмотанным вокруг журавлиной шеи со свободно болтающимися затасканными концами.