Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946 - Дмитрий Ломоносов Страница 37

С большим трудом мы подлезли под повозкой, распутали коня, который оказался верховым, принадлежавшим командиру эскадрона, никогда не ходившим в упряжке. Если бы не помощь старшего сержанта, взявшегося за метлу и вилы, мы бы до конца смены не справились. Но все обошлось благополучно. Рано утром коней разобрали и увели чистить, и мы благополучно сдали дежурство новому наряду.

Если не считать смертельной усталости, с которой приплелся в казарму, я ощущал удовлетворение тем, что справился с тяжелым испытанием.

Доложив дежурному командиру о том, что смену сдал, забрался на нары на втором этаже казармы и заснул мертвым сном.

Вспоминая о событиях почти 70-летней давности, удивляюсь особенностям своей памяти: некоторые, казалось бы, незначительные эпизоды и встречи помнятся до мельчайших деталей, а события, несомненно игравшие важную роль в моей дальнейшей судьбе, оказались забытыми начисто. Так, я совсем не могу вспомнить о том, когда и как проходила церемония принятия присяги, хотя в военном билете есть запись о том, что это произошло 2 мая 1943 года.

Удивительно, но необъяснимо.

Весьма смутно помнится лишь первомайский парад, в котором участвовали все подразделения полка, маршировавшие в конном и пешем строю перед импровизированной трибуной, сооруженной у здания штаба.

Так или иначе, но только что рассказанные эпизоды происходили со мной, уже присягнувшим на «верность народу», одетым в красноармейскую форму с синими кавалерийскими погонами на плечах.

Командир отделения, радист первого класса сержант Утенков, встретил меня приветливо, рассказал о режиме дня, правилах поведения, принятых в полку, и указал место на нарах.

Казарма полуэскадрона связи — трехэтажное здание из светлого кирпича, она и сейчас еще существует. На первом этаже учебный класс с радиостанциями, тренировочным столом с ключами, школьной классной доской, нары с настилом, покрытым полотняными мешками, набитыми сеном, и попонами, служащими в качестве одеял.

Так начался мой первый день кавалерийской службы.

Начались будни, наполненные до отказа. Предстояло научиться многому, ранее мне совершенно неизвестному. Как ухаживать за конем: ежедневно чистить щеткой со скребницей «в семь кругов», следить за состоянием копыт, кормить и выгуливать, седлать и расседлывать, изучив конструкцию седла. Конная подготовка требовала овладения многими физическими навыками и первое время давалась мне с огромным трудом: до кровавых мозолей стирались внутренние поверхности бедер, то, что по-кавалерийски называлось «шлюз».

Радиодело, к началу курса изучения которого я опоздал, давалось мне несравненно легче. С помощью терпеливого командира отделения сержанта Утенкова я быстро преодолел отставание в освоении «морзянки» и на практических занятиях уже через несколько дней принимал и передавал закодированные тексты наравне с другими. Кроме всего этого, требовалось изучить телефонное дело, что впоследствии пригодилось мне не менее, чем владение техникой радиосвязи, уставы (караульной службы, дисциплинарный, боевой устав кавалерии), выкладываться на занятиях по строевой подготовке в пешем и конном строю, вольтижировке, рубке лозы, стрельбе и многому другому.

Второй этаж первого подъезда здания, в котором размещались связисты, представлял собой зал, свободный от перегородок. У входа — небольшой письменный стол со стулом — место дневального. Далее большой стол со скамьями по обе стороны, на котором установлены телеграфные ключи. Затем громоздились двухэтажные сплошные нары, на которых по слою сена были настланы попоны, попоны же служили одеялами.

Проснулся я на втором этаже нар от странных звуков, раздававшихся от стола с ключами, — прерывистый писк зуммера. Выглянув, я обнаружил сидящих вокруг стола бойцов, старательно записывающих что-то карандашами. А звуки вызывались сержантом, сидящим во главе стола и нажимавшим на ключ.

Нетрудно было догадаться, что идут занятия по приему сигналов, передаваемых азбукой Морзе.

Слушая писк зуммера, я подумал, что научиться понимать эту звуковую абракадабру мне будет очень нелегко… Но ведь и еще многому другому предстоит здесь обучиться, и главное — как обращаться с конем…

Раздалась команда:

— Выходи строиться! На обед!

Слез с нар, наскоро привел себя в порядок и стал в строй взвода, выстроившегося в шеренгу по росту.

Помкомвзвода, пройдя вдоль строя, остановился около меня. Осмотрел, покривился недовольно, сказал:

— Вечером пришить подворотничок!

— Есть! — ответил я, опасаясь, что опять будет не по уставу.

Промолчал, прошел к началу строя и скомандовал:

— Ра-а-вняйсь! Смир-р-но! На звенья ра-ас-считайсь!

— Первый! Второй! Третий! Первый! Второй! Третий!..

Мне нетрудно было сообразить, какой выкрикнуть номер, что я и сделал.

И, подойдя строевым шагом к вышедшему дежурному лейтенанту Ловейко, помкомвзвода старший сержант Оноприенко отрапортовал:

— Товарищ лейтенант! Взвод построен для следования на обед. Разрешите вести?

— Здравствуйте, товарищи! — провозгласил лейтенант, повернувшись к шеренге взвода.

— Здра! — хором прокричал взвод.

— Ведите, старший сержант!

— Звеньями направо ма-а-рш!

Здесь я в полном недоумении замешкался: такой команде нас при прохождении курса всевобуча не научили. Но мой сосед по строю схватил меня за рукав и поставил на нужное место.

По этой команде все, имеющие третьи номера, просто повернулись направо, вторые заняли место рядом с первым, а первые — крайними слева, и, таким образом, звеньями по три взвод зашагал в ногу по направлению к столовой.

По грунтовой дороге, проходящей среди высоких сосен, растущих по всей обширной территории военного городка, мимо плаца для строевых занятий, мимо подобия ипподрома с препятствиями для джигитовки и круглой площадкой для вольтижировки (я с любопытством разглядывал эти сооружения, не зная их назначения) подошли к большому сараеобразному зданию столовой, о чем свидетельствовал исходящий из открытых дверей аромат.

Утром я уже побывал здесь: нам, отсутствовавшим по причине исполнения наряда, был оставлен «расход». Но после тяжелого ночного труда я был настолько уставшим, что, еле передвигая ноги, тащился вслед за дежурным по конюшне, мечтая лишь о том, чтобы скорее лечь и заснуть. Поэтому ничего по пути не замечал и чем кормили не запомнил.

Замечу, что, когда я со своими однополчанами — бывшими «ковровцами» побывал здесь в 1995 году, уже не было ни соснового леса, ни этой столовой, ни упомянутых тренировочных конноспортивных сооружений.

У входа в столовую прозвучала команда:

— Взво-од, стой! Нале-е-во! Ра-а-вняйсь! Смир-р-но! Вольно! Р-р-азойдись! Проходи на обед!

В столовой были расставлены столы со скамьями с двух сторон, рассчитанные на 12 человек, на столе уже стояли бак с супом, стопка алюминиевых мисок и порции хлеба, которые немедленно расхватали. Ложек не полагалось: каждый имел свою, хранимую за голенищем сапога.