Чингисхан. Завоеватель - Конн Иггульден Страница 37

Он вздохнул, вспомнив счастливые времена. Монголы не уважают традиций и, видимо, не боятся мести. Ассасинов придется подослать к самому хану, наверное, во время осады. Сулейман не сомневался, что хан прогневается, узнав о гибели брата, как бы ему ни подали эту новость. Старик рассчитал, сколько времени у Мункэ займут странствия и как лучше подготовиться к встрече хана и царевича. Он еще надеялся откупиться от монголов или обмануть их, но роль пастыря заставляла предусмотреть все варианты.

Задумавшись, старик не заметил, как из тени хижины выбрался Хасан. Сулейман смотрел на другой конец луга, заслонив глаза от лучей садящегося солнца. Неожиданно Хасан рванул вперед и плоским камнем ударил старика по виску. Раздался треск, и Сулейман вскрикнул от боли и удивления. Перед глазами потемнело. Он качнулся в сторону и чуть не упал. Сначала подумал, что камень откололся от скалы, и стал вяло ощупывать лицо: нет ли крови. Хасан ударил снова. Старик рухнул на землю.

Глотая кровь из разбитого рта, он поднял голову, силясь понять, в чем дело. Увидел Хасана и окровавленный камень, который юноша так и сжимал в руке.

– Зачем, сынок? Зачем ты так? Разве я не был тебе отцом? – прохрипел старик.

Он видел, что Хасан во власти сильнейших эмоций и дышит, как пес, перегревшийся на солнце. Содеянное глубоко потрясло юношу. Старик протянул ему руку, едва перед глазами перестало кружиться.

– Хасан, помоги мне встать, – тихо попросил он.

Тот приблизился, и Сулейману показалось, что он действительно поможет. В самый последний момент Хасан снова замахнулся и ударил старика по лбу, пробив ему череп. Больше Сулейман не услышал ничего, даже как молодой идиот с рыданиями бежит обратно в крепость.

Что греха таить, Аламут потряс Хулагу. Камень, из которого сложили крепость, отличался от местных скал. Орлок не представлял, ценою какого труда естественную расселину расширили при помощи молотов и клиньев, уложили в нее плиты, а потом – камень за камнем, пока все это не вписалось в окрестный пейзаж.

Хулагу поднял голову, запрокинул ее, потом еще сильнее. Как ни поднимай пушки, они в лучшем случае лишь поцарапают стены; смертоносные ядра камушками поскачут по ним. Из долины крепость не достать: нечем. По скалам тянется узкая тропка. Ворота штурмом не возьмешь: на тропке больше двух человек зараз не уместятся, третий полетит вниз с высоты нескольких тысяч футов.

Путь до крепости получился неблизкий. Хулагу понимал, что без Рукн-ад-Дина вряд ли нашел бы ее. Десять тысяч воинов обшарили бы каждую окрестную долину, каждый тупичок, но потратили бы на это месяцы. Проводники казались ошеломленными не меньше, чем монголы. Хулагу подозревал, что вести его воинов они согласились только из страха.

С Рукн-ад-Дином напряжение возникло лишь однажды. Юноша настаивал, что на последнем этапе при Хулагу должен остаться лишь один охранник. Условия дозволено ставить тому, за кем сила, а она была явно не за исмаилитом. Стоило Хулагу перечислить варианты пыток, к которым он обычно прибегает, чтобы выпытать секреты, как Рукн-ад-Дин притих. Он больше не гарцевал, расправив плечи, и не болтал со своими людьми. Посланцы Аламута наконец поняли: вопреки красивым словам и торжественным обещаниям, они фактически в плену.

Тем не менее вид крепости поколебал решимость Хулагу. Часть его войска приближалась к Багдаду, и царевичу совершенно не улыбалось устраивать здесь двухгодичную осаду. Царевич подошел к началу тропки и увидел, как по ней спускаются люди – видать, посланцы отца Рукн-ад-Дина. Орлок с досадой оглядел крутые ступеньки и, поддавшись порыву, велел одному из своих воинов подняться по ним. Он надеялся, что коренастые монгольские кони справятся. Они же проворные и знакомы с горами.

Хулагу с интересом следил, как одинокий всадник ведет коня к первому повороту в сотнях футов над головами у остальных. Члены его свиты шепотом делали ставки. Вот один выругался. Хулагу заслонил глаза от солнца, чтобы посмотреть вверх.

Мгновение спустя конь и всадник упали вниз. Гулкое эхо разнесло грохот по окрестным холмам. Оба погибли. Хулагу выругался сквозь зубы, а Илугей радостно собрал серебряные монеты у заключивших пари.

Спускавшиеся по ступенькам глянули вниз и, прежде чем двинуться дальше, обменялись жестами. Когда наконец спустились на землю, оба оказались в поту и в пыли. Ассасины торопливо поклонились монголам, но смотрели только на Рукн-ад-Дина. Они кланялись ему, когда Хулагу спешился и подошел к ним.

– Господин, ваш отец погиб, – проговорил один.

Рукн-ад-Дин вскрикнул от боли и горя, а царевич усмехнулся.

– Видимо, по тропе меня поведет новый властитель Аламута, да, Рукн-ад-Дин? Мои люди пойдут первыми. Держись рядом. Не хочу, чтобы в час скорби ты покончил с собой.

Рукн-ад-Дин смотрел на него тусклыми от отчаяния глазами. Он выслушал Хулагу и, ссутулившись, как в бреду побрел за первым из монголов, поднимавшихся по тропе к горной крепости.