Карл Великий. Основатель империи Каролингов - Гарольд Лэмб Страница 37

В то же самое время первая политическая затея мягкого Алкуина неожиданно провалилась, столкнувшись с одним из личных предубеждений Шарлеманя. К тому времени Алкуин стал наставником всего государства франков, распределяя – как говорится в одном из его писем – «мед Священного Писания, старое вино Античности, фрукты грамматики, ослепительный блеск звезд».

Его энтузиазм восхищал такого же трудолюбивого короля. Во время ночных бдений в Эресбурге «Давид» продвинулся в астрономии к пониманию затмений, как предлагал Алкуин (который читал о началах этой науки у Плиния Младшего). Проследив мысленно движение солнца и луны через знаки зодиака – Близнецы, Стрелец и другие, – Шарлемань снова почувствовал неудовлетворенность древними классическими именами.

Большая Медведица с неподвижной Северной звездой едва ли напоминала тех медведей, на которых он охотился. Она скорее напоминала тележку или повозку с дышлом, указывающим на путеводную звезду. Поэтому он назвал ее Телегой.

Но главное – приведение в порядок науки Шарлеманем коснулось наименования ветров. Поэты, подобные Вергилию, говорили только о четырех ветрах, и неправильно. Может быть, в Риме западный ветер и был «мягким Зефиром», но здесь, на Рейне, это был, безусловно, обжигающий ветер с моря. Далее, как могло быть всего четыре ветра, когда они дули со всех сторон – по крайней мере с 12 направлений? Если небо само было разделено на 12 зон зодиака и ветры дули с неба, то их также должно быть 12. Шарлемань назвал их соответственно и методично «нордрони-нордострони», «остнордрони-острони» (северо-северо-западный, западо-северо-западный) и так далее по всему небесному кругу. (Семь столетий спустя фламандцы по-прежнему пользовались названиями ветров Каролингов, а потом мореплаватели, отправляясь за океан, наносили эти названия на деления компаса.)

С очень интересного неба жадное любопытство Шарлеманя обратилось, естественно, к земле. Без сомнения, этот слепой бродячий народный певец Гомер описал землю, как он ее представлял, а этот поэт императора Вергилий много рассказывал о Средиземном море и его островах. Но Вергилий, который, похоже, хорошо разбирался в сельском хозяйстве, всегда заканчивал тем, что прославлял римлян. Император Август, возможно, одаривал его за это золотыми браслетами и рогами для питья. Римляне, однако, были мертвы и исчезли вместе со своими разрушенными акведуками, которые бесполезно тянулись вдоль дорог. Пришествие Иисуса, настоящего Сына Божьего, превратило их мир в нечто совершенно другое.

Реальность этой новой земли поражала Шарлеманя. В полной мере он понимал только то, что мог пощупать сильными руками, увидеть или услышать. Более того, получив лесное воспитание, он верил, что все разнообразные земные вещи – результат шестидневного Сотворения мира – имеют свое назначение. Сухие ветки на земле рождали огонь, если их энергично потереть друг о друга; они являлись топливом для огня, на котором, в свою очередь, готовилось мясо мертвых животных. Шарлемань непрерывно пытался выяснить назначение продуктов земли. Африканские торговцы уверяли его, что даже фантастические гигантские слоны служили для корчевки деревьев или разрушения каменных стен. Он страстно желал иметь такого зверя, чтобы проложить тропу в своем лесу.

Но что такое Африка? Алкуин меньше рассказывал Карлу о форме Земли, чем о небесном своде, и это раздражало сильного франка. В книгах Алкуина утверждалось, что прародителем населения Африки был один из сыновей Ноя и что Африка была житницей Рима и родиной божественно мудрого Августина. Но в них ничего не говорилось о ее форме, за исключением того, что за палящим зноем пустыни нет человеческой жизни, кроме как вдоль реки Нил, которая должна течь с горы Парадиз (Рай), расположенной на востоке, где солнце каждый день вставало со своей мокрой постели в океане.

Однажды Шарлемань увидел картину сотворенной Земли, нарисованную на стене Латеранского дворца. Адриан назвал ее скатертью мира, и это не имело никакого смысла, хотя образованный римский пастырь объяснил, что знаменитый космограф Космас доказал по Священному Писанию, что Земля имеет форму стола с Иерусалимом в центре.

Однако Шарлемань ясно помнил, как латеранская живописная карта показывала обширность Земли, простирающейся до Эфиопии от побережья Африки и до Вавилона или Багдада и Персии на восточном краю. Очевидно, сам он путешествовал близко к северному краю, где туман скрывал море Норманнов. Дальше лежали только вечные льды под Северной звездой.

Так же как король франков мечтал о прокладывающем дороги слоне, он желал, чтобы у него на стене, возможно в Ингельхейме, где любила жить Фастрада, красовалась живописная карта. Опять же, размышлял он теперь, если бы у него была ладья-дракон вроде той, пустой, ждущей в тумане, он мог бы с Рейна отправиться на север по открытым морским дорогам – если бы он смог заключить мир с норманнами и арабами, чьи флоты бороздили моря, забирая добычу с других судов. Он не смог удержаться и не рассказать детям желанную сказку о путешествии, которое они предпримут вместе с паладинами и воинами на больших кораблях в Иерусалим.

– Мы будем жить там на Сионе, – объяснял он, – и смотреть на колыбель Господа в Вифлееме, и после этого мы будем жить в мире, и не будет больше никаких путешествий.

Дети верили, что король возьмет их туда, за исключением, пожалуй, улыбающейся Берты, которая держала свои мысли при себе.

Именно Берта, без всякой на то вины с ее стороны, возбудила гнев отца против Алкуина. Этот мастер обучения никогда не любил страну франков, как свою родину; он страстно стремился вновь посетить библиотеки Йорка и Лидисфарна, откуда он брал прекрасно иллюстрированные сборники месс, чтобы переписать их для библиотеки Шарлеманя. Алкуин намекнул, что на той стороне канала можно было найти карты, нарисованные просвещенными ирландцами. И все-таки король отказался отпускать своего наставника.

Прилежный Алкуин, однако, поддерживал переписку с Оффой, королем Мерсии, самым выдающимся из множества диких королей англосаксонской Британии. Перед Оффой Алкуин расхваливал щедрость и власть своего короля «Давида», стремясь добиться если не союза двух своих повелителей, то хотя бы их дружбы. Полезные товары – шерсть, сушеная рыба и украшенные драгоценными камнями переплеты для священных книг – прибывали с британского побережья вверх по рекам страны франков в тех случаях, когда торговцам удавалось ускользнуть от бороздящих морские просторы норманнов.

Поэтому случилось так, что Оффа согласился породниться с Карлом. Но когда этот далекий правитель Мерсии предложил, чтобы дочь короля Берта обручилась с одним из его сыновей, Шарлемань впал в дурное настроение, восклицая, что Берта еще слишком молода для этого. И в любом случае ей не следует отдавать себя варвару.

– Однако маленькая голубка должна выйти замуж, – запротестовал Алкуин. – Разве ее не для этого учили?

Непонятно, но его простое замечание вызвало гнев у повелителя. Шарлемань велел Алкуину уделять внимание умам девушек и никогда больше не заговаривать об их замужестве. Впредь всем британским сборщикам шерсти и рыбакам запрещалось высаживаться на побережье Шарлеманя. Одновременно он запретил Элише, византийскому полукровке, приближаться к Ротруде. Шарлемань сказал, что опьяненный двор Константинополя отнесся пренебрежительно к его дочери, что могло быть, а могло и не быть правдой.