Лжедмитрий Второй, настоящий - Эдуард Успенский Страница 37

Была поздняя-поздняя осень. Море леса вокруг замка польского князя Адама Вишневецкого засыпало листьями дороги и овраги.

К замку через лес с трудом тянулись телеги с сеном, дровами и провизией. Колеи моментально наполнялись водой.

Католический священник Ричард Мальчевский отдыхал в своей небольшой комнате на пятом этаже, отведенной специально для него в имении. Святого отца в этом православном краю не очень-то жаловали, но не очень и обижали.

В дверь комнаты постучали и вошел мальчишка-гонец, служивший при дворцовой наружной страже.

– К вам какой-то русский монах просится, – вежливо сказал он. – Молодой…

– Ну и что?

– Впускать в ворота?

– Что это за монах? Почему ко мне?

– Он не говорит.

– Мне он не нужен, – сказал отец Мальчевский. – Отошлите его к священнику Дзюровскому. Он православный, пусть русским монахом занимается.

Мальчишка ушел и через пять минут запыхавшийся вернулся обратно.

– Он просил вам показать вот это, святой отец!

Мальчишка протянул какую-то вещь, завернутую в чистый белый платок.

Священник развернул платок и удивился. Это была нарядная играющая светом пуговица от камзола.

Подумав немного, отец Мальчевский сказал:

– Ладно. Зови. Веди его сюда.

Он встал, привел себя в порядок перед зеркалом, причесался и сел за рабочий столик напротив двери.

Скоро монаха привели.

Святой отец привстал, предложил ему раздеться и внимательно осмотрел гостя.

Монах выглядел вполне прилично. Довольно аккуратный молоденький монашек, с кислым, хорошо поставленным выражением смирения на лице, в относительно чистой одежде.

Все как надо. Но что-то неосознанное царапнуло мозг священника. Пожалуй, монах был слишком широк в плечах для монаха.

– Вы, молодой человек, передали мне эту вещицу. – Он вернул монаху пуговицу. – Что это означает?

– Прошу прощения, святой отец, – произнес монах. – Я был уверен, что вам эта пуговица скажет больше, чем мне. Значит, произошла ошибка.

Он выдержал паузу и сказал еще:

– Извините.

Видно было, что ему не очень хотелось уходить от священника, которого сама профессия заставляла быть вежливым. Тем более что начинало темнеть.

– Подождите, – остановил его священник. – Я, кажется, понимаю, в чем дело. Эта вещь предназначалась не мне, а святому отцу Францу Помасскому, который служил здесь до меня. Сейчас он в Самборе, служит у Мнишеков. Я отправлю к нему нарочного, и он даст мне знать, что следует делать.

Монах с облегчением вздохнул.

– На это время я вас пристрою в замке, – продолжил отец Ричард. – Здесь есть комнаты для гостей. Есть ли у вас деньги?

– Есть. Спасибо, – ответил монах. – Я только хотел оставить у вас это. – Он показал на рясу. Святой отец усмехнулся:

– Слушайте, юноша. Наша с вами история долгая. Не меньше месяца. Пока еще мой гонец доедет до Кракова… А не поступить ли вам пока в оршак князя Адама? Вам святой сан не помешает? Я знаю, что там сейчас требуются молодцы.

Юноша пристальным, оценивающим, совсем не монашеским взглядом посмотрел на святого отца. И вдруг сказал совсем неожиданную фразу:

– Отец Ричард, а вы мне нравитесь! – И, не дожидаясь возмущенной или иронической реакции священника, добавил: – Поступить!

* * *

Жуткая судьба семьи Годуновых немного разжала пальцы на горле Бориса Федоровича: пришел урожай.

Земля впервые за десятилетия возвращала втрое и вчетверо. Можно было вздохнуть и из обороны перейти в нападение на всевозможные беды.

Первым делом Борис решил навести жестокий порядок на дорогах и в городах. Надо было сделать так, чтобы население не боялось ни расстояний, ни темноты.

К этому времени на самых ближних подходах к городу мелкие разбойничьи шайки были собраны под руку одного атамана – Хлопки Косолапа. И фактически установили по всему северному Подмосковью свой душегубский порядок.

Ни один купец не мог без их ведома проехать. Ни один дворянин или крестьянин не был свободен от их воли, насильничанья или самодурства.

Семен Никитич Годунов по приказу Бориса неоднократно посылал к нему людей с предложением сдать банду и получить прощение. Даже дворянство предложили Хлопку. На что бандитский атаман только в лицо смеялся посыльным и отправлял их обратно избитыми до полусмерти, в рваной одежде, с рваными ноздрями.

Годунов решил против бандитских шаек направить регулярное войско. Делалось это секретно от иностранцев.

Всем иноземцам – и купцам, и послам, и их людям – три первых дня недели запрещено было выходить за пределы дворов. Нельзя было, чтобы купцы и прочий инородный люд знали, что такой разбой в Московии завелся, что становые уже не справляются. Что они или запуганы, или куплены главарями шаек и уже регулярная армия разбойниками занимается.

Почти все имеющиеся в Москве стрельцы, примерно восемь тысяч верховых и пеших, были задействованы.

Темир Засецкий – старый и верный стратилат – просил:

– Пусти меня в командование, Борис Федорович. Я тебе этого Хлопка без особых боев приволоку и Семену Никитичу в обработку сдам. Я знаю ходы в их станы, и доносчики у меня там имеются.

Годунов решил по-другому. Он чуял, что без боев не обойтись, поэтому назначил воеводой окольничего Ивана Федоровича Басманова. Тот имел большой опыт действия в регулярных войсках. А славного Темира Засецкого Борис берег для своих особых поручений.

И ведь как чуял.

Басманов повел операцию точно как при охоте на волков. Мелкие шайки бандитов разными отрядами он сгонял в одно место, в сторону Лавры. Гнали их из разных бандитских гнезд, сел и деревень.