Елизавета II. Королева мира. Монарх и государственный деятель - Роберт Хардман Страница 37

С самого начала сотрудники Министерства иностранных дел, планировавшие визит, старались, чтобы все во Дворце и в Уайтхолле знали, с каким обидчивым эгоистом имеют дело. Это был человек с таким тщательно контролируемым культом личности, что румынские СМИ не могли упомянуть даже рост Чаушеску (167 см) из-за страха репрессий. Британские дипломаты предложили несколько смехотворных рекомендаций, о чем не следует заговаривать в присутствии президента. Нельзя было никак упоминать бывшую королевскую семью Румынии (ибо в таком случае «нынешний режим может предстать в не слишком выгодном свете»). Румынов следует именовать не «восточноевропейцами», а «sui generis ^[90] румынами». А хозяевам надлежит «учитывать уважение, которое президенту оказывают за его динамичную и творческую внешнюю политику». В частности, следовало не допустить демонстраций. Глава протокола Чаушеску был «крайне щепетилен» в связи с этим, а президент незадолго до того отказался выйти из посольства в США, пока толпу протестующих не разогнали.

Министерство иностранных дел также получало сигналы предупреждения о ненадлежащем поведении в стиле Мобуту. В марте 1978 года Дэвид Ламберт получил от Айвора Роулинсона из южноевропейского отдела FCO сведения о том, что один из сыновей Чаушеску, предположительно, Нику, повел себя недопустимо и не оплатил целый ряд счетов, когда сопровождал отца во время визита в Грецию.

– Возможно, если он приедет, мы могли бы устроить ему прыжки с парашютом в компании принца Уэльского!

Служащие дворца жаловались Роджеру дю Буле, что свита главы Румынии слишком многочисленна. В середине марта румынский посол сообщил, что Чаушеску планирует привезти с собой пятьдесят пять человек, включая десять любимых журналистов, экипаж своего самолета и четырех дополнительных телохранителей, которые должны будут жить с ним рядом во Дворце. Штат Королевы ответил, что этим прихлебателям придется ночевать в другом месте, потому что даже Букингемский дворец не сможет вместить столько гостей.

Тем временем попытки заполучить почетную степень были безуспешны. 7 апреля Кеннет Скотт отправил в британское посольство в Бухаресте еще одну скверную новость: отказ получен и из Университета Саутгемптона. Однако Дэвид Ламберт из восточноевропейского отдела FCO по-прежнему не сдавался. Следующая остановка: Йоркский университет.

24 апреля посол Британии Реджи Секонде прислал две очень откровенные телеграммы, в которых описал собирающихся к Королеве гостей. В первой телеграмме, адресованной министру иностранных дел Дэвиду Оуэну (для передачи во Дворец), был приведен откровенный, хотя и не лишенный лести, портрет Чаушеску. «Он самый абсолютный диктатор, какого только можно найти в современном мире», – предостерегал посол, добавляя, что Елена Чаушеску – «гадюка», их дети «безответственны», а бесконечные речи Чаушеску перед раболепными, скандирующими партийными аппаратчиками представляют собой нечто среднее между речами Адольфа Гитлера и сюжетом Джорджа Оруэлла. «Зловещий аспект заключается в том, что такой проницательный и опытный государственный деятель, как Чаушеску, способен принимать такое организованное поклонение. Все это слишком напоминает 1938 и 1984 годы ^[91]», – писал Секонде. Он предупредил о «злополучных» событиях во время некоторых предыдущих поездок президента, в том числе в ходе визита в Бельгию, где его охранники избивали местных жителей и «дрались из-за мест за обеденным столом». С другой стороны, Чаушеску был «благосклонно настроен к Британии, и, несмотря на приступы беспокойства, есть все шансы, что он сдержит инстинктивное для него побуждение взорваться, если кто-то вызовет его гнев или если его спровоцирует прием со стороны общества». Секонде заключал: «Нам повезло, что у руля сейчас президент Чаушеску. Он отважен, мыслит независимо и готов на переговоры с Западом во всех сферах». На этой телеграмме один из высокопоставленных чиновников криво написал: «Помогите!»

Секонде также отправил Роджеру дю Буле кое-какие полезные разведданные из Америки по поводу протокола. По итогам визита Чаушеску в США Секонде получил инструкцию американского посольства в Румынии о том, как следует вести себя с таким привередливым гостем. Во-первых, ни в коем случае не произносить благодарственную молитву перед приемами пищи. «Он не потерпит никаких отсылок к религии», – написал Секонде, и сообщил, что на одном из мероприятий в Америке во время благодарственной молитвы Чаушеску просто вышел из комнаты и вернулся позже. «Очень важно, чтобы госпожа Чаушеску осталась довольна, – добавил он. – Мадам обожает шопинг. Она, по-видимому, расплачивается, но вопрос оплаты следует разъяснять открытым текстом; она с радостью принимает все, что ей дарят». Другое дело – свита: «У американцев были некоторые проблемы с румынским авангардом, который раздавал бесстыдные указания о том, куда надлежит доставить меховые манто и пр.». Чаушеску также очень чувствительно воспринимает любое снисходительное отношение – это его свойство посол Британии называл «нетерпимостью к покровительству», – хотя его расположения без труда можно добиться экстравагантным церемониалом и внушительным приличным почетным караулом.

Золотое правило, которое должно было соблюдаться во все времена, заключалось в необходимости изобильной лести. «Постоянные восхваления мудрости Чаушеску как государственного деятеля будут весьма уместны, – советовал Секонде. – Лучшей смазки не найти, ее можно подливать в неограниченном количестве». Рекомендации посла распространили в Министерстве иностранных дел и Букингемском дворце.

– Полезно, – отметил Кеннет Скотт, который в дальнейшем в один прекрасный день оказался во Дворце в качестве заместителя Личного секретаря Королевы.

Он быстро передал все эти советы лорд-мэру Лондона Питеру Ваннеку, который гадал, что сказать в традиционном приветствии высокому гостю. Лорд-мэр прислал Скотту для утверждения проект своей речи. Признавая «широко известную повсюду репутацию Чаушеску как опытного государственного деятеля мирового масштаба», лорд-мэр добавил, что госпожа Чаушеску является «не только ученым и инженером-химиком, получившим международное признание, но и великой защитницей прав женщин». Самый злой сатирик не подкопался бы к этой полной лести речи, заканчивавшейся цитатой из Теодора Рузвельта: «Нам нужны лидеры, которым… дарованы великие видения, способные воспламенить людей огнем их собственных пылающих душ. Вы, сэр, именно такой человек». Даже Кеннет Скотт почувствовал, что это уже слишком. «Не так, как написал бы я, – пометил он на проекте речи, – но, может быть, мы все будем слишком пьяны и ничего не заметим!» Гипербола лорд-мэра, однако, бледнела перед тем бредом, который развернулся после.