Юрий Поляков. Последний советский писатель - Ольга Ярикова Страница 36

Вскоре после августовских событий 1991 года, в октябре в журнале «Столица» была опубликована статья Полякова «И сова кричала, и самовар гудел…». Она начиналась такими словами: «Представьте себе, что вы живете на леднике, медленно и невозвратно сползающем в пропасть». Так ощущал то время Поляков.

«…Мы умудрились предложить миру даже свой особенный вид военного путча, — писал он, — являющегося составной частью демократического процесса: черные начинают и сразу проигрывают. Весь минувший год о предстоящем перевороте кругом говорили с той усталой уверенностью, с какой обычно говорят о недалеком очередном отпуске. Перебирались имена предполагаемых диктаторов, предугадывались сроки, спорили: отменит хунта талоны на водку или, наоборот, введет сухой закон…» И далее: «И вот еще — чтоб закончить про военный путч. Сам для себя я называю его военный пуф. «Пуф», по Далю, — надувательство, нелепая выдумка».

Тогда — а опубликована статья, напомним, в октябре 1991-го — это мало кому приходило в голову. Только тем, кто знал больше других. Например, Павлу Вощанову, который с июля 1991-го по февраль 1992-го был пресс-секретарем Ельцина и во время августовского путча проводил пресс-конференции в стенах Белого дома. Вощанов позднее вспоминал, что во время путча в бомбоубежище «был накрыт стол, и Борис Николаевич с ближайшим окружением «расслаблялись», ожидая разрешения ситуации». Ну чем не пуф?!

Пока ликующая толпа сбрасывала с постамента памятник Дзержинскому на Лубянской площади, Горбачев подписал постановление Госсовета о признании независимости Литвы, Латвии и Эстонии — в нарушение закона «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзных республик из состава СССР», предусматривавшего проведение в них референдума, а также переходный период для решения всех спорных вопросов, в том числе пограничных. Виктор Илюхин, бывший тогда старшим помощником генпрокурора СССР и начальником управления Генпрокуратуры по надзору за исполнением законов о государственной безопасности, возбудил против Горбачева уголовное дело по статье 64 УК (измена Родине) — и был моментально уволен из органов.

8 декабря, в день подписания Беловежского соглашения, вице-президент РСФСР Руцкой предложил Горбачеву арестовать подписантов — Ельцина, Кравчука и Шушкевича, — но тот отмахнулся: мол, законной силы то, что они подписали, не имеет. А через 17 дней в телеобращении объявил о сложении с себя полномочий президента и передал Ельцину ядерный чемоданчик. В тот же день Государственный флаг СССР, гордо реявший над Кремлем, был спущен на глазах у ошеломленного советского народа и вместо него поднят трехцветный флаг РСФСР. Великой общности, о которой так много говорилось в последние 20 лет, советского народа не стало в одночасье. А накануне, 21 декабря, решением Совета глав государств СНГ президент СССР получил пожизненные льготы: специальную пенсию, медицинское обеспечение семьи, личную охрану, госдачу и персональный автомобиль.

Отныне Ельцину предстояло работать с документами и дирижировать оркестром, а Горбачеву — ездить по миру с высокооплачиваемыми лекциями, на которых он щедро делился опытом разрушения великой страны.

* * *

Вот что сказал Поляков в интервью корреспонденту газеты «Московская правда» Л. Фоминой, опубликованном в тот памятный день, 21 декабря, когда никто еще не знал о том, что стране покажут вечером в программе новостей: «…Люди, которые после упорной борьбы положили наконец руки на рычаги власти, гораздо лучше знают, как отстранять от этих рычагов своих противников, чем как при их помощи управлять страной. Второй раз за столетие в пылу борьбы за власть разрушается то, чего ни в коем случае нельзя трогать, — так называемые государственные устои. Это похоже на то, как если бы противоборствующие силы в Голландии взорвали все дамбы и плотины, — страна, находящаяся, как известно, ниже уровня моря, была бы залита водой, и погибли бы все. У кого-то, конечно, есть спасательные катера и даже яхты, кто-то уже успел «катапультироваться» за рубеж. Но у основной массы нашего народа нет даже спасательных кругов. И я, как многие, кто никуда не собирается «уплывать», смотрю на все это с тоской.

Л. Ф. Сейчас очень трудно понять, в каком государстве мы живем — СССР, ССГ, СНГ… Каждый день приносит новые сюрпризы. Недавно, проснувшись, мы узнали, что живем уже не в Центре, не в столице Союза, а просто в Москве. Как вы, коренной москвич, к этому отнеслись?

Ю. П. Москва — это такой исторический и геополитический центр, что от перемены расположения каких-то присутственных мест ничего не изменится. Для меня гораздо важнее географической символики те исконно российские земли, которые в результате административного идиотизма оказались по другую сторону намечающихся границ между суверенными государствами. Земли предков — это не торт с надписью «Дорогому другу в день рождения!». Съел — и забыл. Забыть могут политики. Народ помнит всегда. И припомнит…»

Так в ту пору думали немногие, а осмеливались высказывать свои мысли вслух и вовсе единицы. Тем более значимым для «молчаливого большинства» было именно интервью писателя, которого столь уверенно записали в «колебатели основ». Само время толкнуло его к публицистике, и в ближайшие годы она станет одной из важнейших составляющих его творчества.

* * *

Пока СССР еще не распался, единственной, по мнению многих, силой, способной ее удержать, оставалась армия. Но она была дезориентирована и ошельмована, а военная форма уже воспринималась как символ всего самого реакционного, если не сказать позорного.

Именно тогда Поляков почувствовал горячее желание написать об армии что-то доброе и жизнеутверждающее, тем более что вышедший по повести «Сто дней до приказа» фильм не имел ничего общего не только с первоисточником, но и с самой армией (не забудем, что режиссер никогда не служил и имел об армейской службе самое смутное представление).

Одна киностудия заказала Полякову сценарий об армейских буднях, и он засел за работу, решив написать добрую комедию. К началу 1990-го сценарий был готов. Сюжет пришел в голову остроумный и неожиданный: вместо косящего от армии сына служить отправляется мама. На киностудии веселый сценарий понравился, фильм взялся снимать уже знакомый нам Леонид Эйдлин, который собирался занять в главной роли свою супругу Ирину Муравьеву. Однако и этот совместный проект не удался. Пока актриса худела, чтобы сыграть травести в новой «гусарской балладе», а режиссер мучился проблемой, в каком жанре снимать, реалистическом или буффонадном, — случилось то, что случилось: август 1991-го, ГКЧП и все остальное. Тогда же на «Мосфильме» прервалась работа над фильмом «Парижская любовь…», а на Киностудии им. М. Горького — над картиной «Апофегей». Причина чисто экономическая: бюджет каждой картины исчислялся огромной по советским временам суммой — по 150 тысяч рублей. В конце 1991 — го на эти деньги уже нельзя было устроить даже приличную дружескую пирушку…

А сценарий фильма «Мама в строю» пролежал в столе много лет и уже в наше время был наконец опубликован как киноповесть.

* * *

Повесть «Парижская любовь Кости Гуманкова» вышла на самом излете советской власти, в 1991-м, в летних номерах журнала «Юность». Она была написана по заказу парижского издательства «Робер Лафон», но издатели сочли ее «слишком советской», хотя это не помешало ей вскоре выйти во Франции в другом издательстве — «Ашет» и успешно продаваться. Вот как рассказывает об истории создания повести автор: