Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - Василий Кравков Страница 36

4 декабря. […] Сейчас только получил потрясающее известие: застрелился полковник Краевский, наш интендант, человек, безусловно, хороший; я не обманулся в предвидении: мне за последнее время при встречах с ним всегда казалось, что он или сойдет с ума, или покончит с собой; он страшно болел душой за необеспеченность нашего солдата предметами первой необходимости и мрачно взирал на ближайшее безотрадное и безнадежное в этом отношении его будущее ^[290]; застрелился он на моем любимом для прогулок месте — кладбище! Это именно он был той фигурой, к[ото]рая рано утром ежедневно прогуливалась внизу по берегу озера, когда я постоянно в это время прохаживался возле кладбища к обрыву. Да будет тебе земля пухом, несчастный страдалец, не обладавший толстой кожей переживших тебя сослуживцев! […]

5 декабря. […] Заехал ко мне уполномоченный Всероссийского союза Н.Н. Ковалевский и сообщил, что дела наши под Варшавой — неважны; позавчера взят немцами Сохачев. Насколько предусмотрительными оказались немцы, устроившие заблаговременно в каждом селении у себя крепости и редуты, обеспечившие себя целой сетью жел[езно]дорожных и шоссейных путей, приведя в оборонительное состояние все проходы между озер и лесов, настолько лаптеплетами оказались мы, срывши крепости, защищавшие когда-то Варшаву; я не сомневаюсь, что здесь действовали высокосановные предатели… […]

6 декабря. […] Есть ли надежда по окончании войны на ослабление полицейского характера нашей государственности? Едва ли, мне кажется, особенно если окончится победой для нас; post hoc ergo propter ho ^[291] будет неизбежным логически заключением для нашего правящего класса. Глубоко обидно и больно. Поставленная во главе медицинской части полиция вон из кожи лезет, ч[то]б[ы] с садическим сладострастием натешиться здесь над нами — врачами; этого чувства не чужд и властный элемент. Свое порабощение тем не менее переношу я терпеливо, как ни противно мне постоянное лицезрение этой полицейской сволочи… […]

7 декабря. […] Наступившее затишье в боевых действиях заметно усилило писанину. Сегодня или завтра отправляюсь, между прочим, в местечко Шиткемен ^[292] для осмотра немецкого лазарета, ч[то]б[ы] выяснить, согласно данному мне предписани., выполняет ли он свое прямое назначение и «не занимается ли другим делом». […]

8 декабря. […] Рано утром на автомобиле с Пономаренко выехал проводить инспекторский смотр госпиталей — в Ковален, Гольдап, Шиткемен, Филипово. Сначала отправился через Ковален в Шиткемен осматривать немецкий лазарет, внушивший нашему начальству подозрение относительно своей благонадежности. Из Гольдапа на Шиткемен дорога, между прочим, пролегала по королевскому охотничьему лесу с обильно водящимися в нем оленями, кабанами, сернами и т.п. живностью. […]

Настоящая война открыла дорогу многим из опороченных по суду сановник[ов] вроде Курлова ^[293], назначенного куда-то чуть ли не генерал-губернатором. А наш «Резвой»?! […]

9 декабря. Запорошило снежком. Окончил осмотр 501-го госпит[аля]. Пообедал в Рижском питат[ельно]-перевяз[очном] отряде, вся администрация коего говорит на ломаном русском языке; представители ее перед отправлением на войну представлялись государыне императрице. Расставаясь с деятелями этого отряда, я спрашивал себя: враги они наши или друзья?

Выехал на Ковален, откуда — на Филипово, в 316-й госпиталь. Хороший ансамбль работников; главн[ый] врач — тюфяк! Ночевка ужасно утомляет меня предупредительностью ко мне всех чинов посещаемых мной учреждений. […]

10 декабря. Зимний пейзаж; выпало порядочно снега, буксующего колеса автомобиля. Выехали утром на Ковален; на пути, как и вчера, сплошные картины Помпей. Горят мельницы и немецкие промышленные заведения.

Осмотрел 397-й госпиталь — прекрасно поставленный. У врачей в комнате летает канарейка, к[ото]рую они спасли от холода и голода. […]

Пообедавши в дружной и хорошей компании, выехал восвояси. Снег и вьюга. Уже стемнело, когда прибыл в Марграбово.

Раненых в госпиталях сравнительно] очень мало. Боевое затишье. Тифозных прибывает порядочно. […]

11 декабря. […] С наступившим затишьем наши всесильные преторианцы накопившуюся в них энергию злобы и ненависти разряжают не на внешнем, а на внутреннем своем враге — на подчиненных, среди них не на последнем месте оказываются врачи ^[294], являющиеся всегда весьма подходящим объектом травли… У нас в России, кажется, к[а]к нигде, охотятся на людей, как на куропаток. Наш «Кувшинное рыло», полицмейстер-начальник отдела, дал мне «добрый совет» не особенно-то в разговоре с начальником штаба и командующим защищать врачей, т[а]к к[а]к-де получаются от этого лишь невыгодные для них результаты!.. […]

За обедом в отсутствие Сиверса и Будберга — свободный разговор о немецком засилье — о немыслимости коренной эмансипации от него, когда при самом дворе-то властвуют немцы — всякие Фредериксы и проч. Ренненкампф свободно себе разгуливает по Невскому проспекту… А его давно бы следовало повесить… […]

12 декабря. […] Буханье оказалось действительностью: объявлено, что мы сегодня перешли в наступление. Приток раненых ожидается на Видмины ^[295] и Арис ^[296]. Не вижу я и на этот раз в этом наступлении ничего художественного: ухлопаем целую уйму своих и такую же — немцев, и опять останемся на своих местах ^[297].