Адмиралы Бутаковы - флотская слава России - Владимир Врубель Страница 36

Григорий Иванович писал в Морское министерство свои соображения по поводу всяких проектов морского ведомства, и по другим вопросам. Бумаги из различных департаментов министерства приходили, подчёркнуто уважительные. Стоит ли удивляться, что у молодого адмирала немного закружилась голова от столь стремительного взлёта Первые месяцы своей работы на новой должности Бутаков занимался укреплением обороны Херсона, создал там гребную флотилию из пяти канонерских лодок. Вместе с таким же молодым генерал-майором Константином Петровичем Кауфманом, зятем адмирала Берха, они наметили места строительства укреплений в Одессе, Николаеве, Севастополе, Керчи, Еникале на случай внезапного нападения англичан. Почему-то в Петербурге этого побаивались.

Места-то наметили, но денег на строительство укреплений не получили. В Севастополе в 1856 году осталось лишь четырнадцать относительно мало повреждённых зданий. Мёртвые развалины производили жуткое впечатление. Восстановление города при Бутакове практически не велось. А как оно могло вестись, если на восстановление Севастопольского порта в 1860 году дали ни много ни мало 5700 рублей, Кронштадту, который не пострадал от войны, щедро выделили 678 140 рублей. Основные средства на Чёрном море уходили для акционерного общества, получившего название «Русское общество пароходства и торговли» (РОПиТ). Директором общества назначили инициатора его создания Николая Андреевича Аркаса, который давно занимался пароходами. Константин был одним из главных акционеров РОПиТ.

Забегая немного вперёд, скажем, что первые трения с Константином у Бутакова начались как раз из-за этого общества. Если раньше, в довоенное время, Григорий Иванович занимался делами только одного парохода, то на новой должности приходилось мыслить совсем иными категориями. Ежедневно требовалось принимать решения по делам, с которыми ему прежде никогда не доводилось сталкиваться. Например, херсонский гражданский губернатор сообщил, что у полиции нет ни средств, ни людей, чтобы охранять имущество Херсонской гребной флотилии. Предложил продать их с торгов. Юридическая сторона вопроса Григорию Ивановичу была совершенно неведома. Пришлось взяться за изучение многочисленных законов и распоряжений правительства. Они в России всегда составлялись так, чтобы, с одной стороны, можно было творить беззаконие, а с другой — по воле начальства быть невинно осуждённым. Не зря же существует пословица: закон, что дышло…

Всю войну вопросами интендантской службы занимался Метлин, теперь они перешли к Григорию Ивановичу. Чтобы не наломать дров, он принялся изучать документацию интендантской службы. Для этого требовались доброжелательные и сведущие помощники, а интенданты (и если бы только они!) приняли его со скрытой злобой, как выскочку. Не всё было ясно и с возложенными на него обязанностями. Бутаков попросил аудиенции у великого князя для разговора по самым насущным проблемам, но тот ответил, что 25 декабря отправится за границу до апреля 1857 года, а весной будет в Николаеве, поэтому необходимости приезжать в Петербург нет. Между тем решения требовалось принимать незамедлительно. Если все прославившие Черноморский флот адмиралы управляли им, имея налаженную систему управления и помощников, которых сами многие годы подбирали, воспитывали и обучали, то Бутаков такой возможности не имел. Не были определены взаимоотношения с Аркасом. Бутаков считал, что тот должен ему подчиняться, но РОПиТ был частным акционерным обществом, и Аркас немедленно и недвусмысленно дал ему это понять.

В то же время из Петербурга шли указания помогать становлению пароходного общества всеми доступными средствами. Например, великий князь Константин в ноябре 1856 года приказал «принять без промедления, по прибытии в Одессу, купленные в Англии для Кавказского корпуса пароходы, чтобы обеспечить выполнение всех условий контракта в точности». Те, кто когда-нибудь был связан с приёмкой военной продукции, хорошо представляют себе такую ситуацию: высшее начальство из столицы давит на офицеров, давай-давай, чтобы уложиться в сроки, а изготовитель, пользуясь обстановкой, пытается под шумок протащить технику с кучей дефектов, исправление которых занимает немалое время. Все шишки потом и за срыв сроков, и за пропущенные дефекты достаются приёмщикам, а большое начальство, как всегда, в стороне. Бутакову пришлось бы очень туго, не окажись у него в Морском министерстве два высокопоставленных друга.

Помимо упоминавшегося выше Головнина, он был весьма дружен с полковником Самуилом Алексеевичем Грейгом, сыном адмирала, члена Государственного совета. Грейг, как и Бутаков, участвовал в Крымской войне, был контужен, отличился в сражениях, имел такие же награды, как и Григорий Иванович. Полковник входил в ближайшее окружение Константина Оба, Головнин и Грейг, не раз помогали Бутакову дружескими советами, сообщали ему ценную конфиденциальную информацию. Например, когда Бутаков хотел рекомендовать назначить главным интендантом капитана 2-го ранга Андрея Васильевича Фрейганга, Грейг по секрету ему сообщил: «О Фрейганге никто хорошо не отозвался. Фрейгангов два, но Вы говорите о том, что служит в Сибири, потому что о другом, квази-учёном, не может быть и речи, как об интенданте. Выбор интенданта так труден, что все, с кем я разговаривал об этом (конечно, не от Вашего имени) не могли назвать ни одного, который мог бы занять это место». Грейг предложил кандидатуру капитана 1-го ранга Романова, но не был уверен, что тот согласится. Романов к тому времени получил место в РОПиТ. По Парижскому договору Россия имела право держать на Чёрном море 6 паровых и четыре парусных военных судна. Перед Бутаковым стояла проблема укомплектования их экипажей достойными офицерами. А таких людей переманивал гораздо более высокими окладами Аркас в пароходную компанию. У Бутакова столь мощного стимула не было. Делалось всё с молчаливого согласия Константина Это также выводило из равновесия Бутакова

Но, несмотря на все трудности, планы у молодого адмирала были наполеоновские, его переполняли энтузиазм и уверенность, что всё у него получится. Может быть, и получилось бы, не займись он борьбой с ветряными мельницами. Григорий Иванович, люто ненавидевший взяточников и казнокрадов, с которыми ему пришлось столкнуться во время войны, общаясь с флотскими и армейскими интендантами, решил, что очистит флот от подобного жулья. Думается, что его отец, старый, умудрённый жизнью отставник-адмирал, наверняка предупреждал сына, на какой трудный и опасный путь он вступает. Ещё никому и никогда на Руси не удавалось победить взяточников и казнокрадов. Вся эта публика жила и процветала как при царях, так и при генсеках, а уж о нынешнем времени и говорить не приходится. Наконец-то они дорвались до настоящей власти. «Взяточничество и коррупция — неотъемлемая черта русской жизни» — констатировал английский путешественник Чарльз Герберт Коттрелл в книге «Воспоминания о Сибири в 1840–1841 годах». Разве он неправ?

Романтизм, благородные порывы, наивная вера в то, что он сумеет уничтожить воровство, процветающее в России веками, толкнули Бутакова на войну, которая оказалась труднее недавно окончившейся. Но уже первые шаги в этом направлении заставили его понять, что проще было стоять на мостике под вражескими ядрами, чем сражаться с чиновниками и торгашами. Понимать-то он понимал, что говорил ему отец, но всё равно ещё на что-то надеялся, о чём можно судить по отрывку из его письма капитану 1-го ранга Михаилу Павловичу Голицыну: «Мне нужна была для этого решимость, не содрогающаяся даже глаз на глаз со смертью, которая одна в состоянии понуждать на столь смелый шаг. Не боясь поднимать против себя, неопытного в законоведении, целую стаю опытных кляузников, прошедших на этом поприще огонь и воду, и, как акулы, чующие жирную добычу от раненого кита-подрядчика, совершенно готового сорить тысячами, когда в опасности его сотни тысяч и миллионы. Удобность выбранного мною случая состояла в том, что подрядчик был кругом виноват, и не заслуживал никакого сожаления, а главные из снисходительных к нему чиновников давно пользовались, и совершенно справедливо, плачевною репутацией, и, следовательно, также не заслуживали сожаления в том отношении, что на них разразится удар, прежде их миновавший, и минующий поныне столь многих, не менее их виноватых и запятнанных». Он думал о том, что «бедное отечество подтачивается страшным червем взяточничества, этою повсеместною нашею гангреною». И, как пишет дальше, «выбрал удобный случай, чтобы нанести, в пределах вверенного мне управления, удар всеобщему врагу».