Последние дни Гитлера. Тайна гибели вождя Третьего рейха. 1945 - Хью Тревор-Роупер Страница 36

Об их интимных отношениях нам ничего не известно. «Они спали в разных кроватях, – утверждает одиозный доктор Морель, – но тем не менее я думаю…» Но нас не интересуют мысли и догадки Мореля. В своих отношениях с Евой Браун Гитлер наслаждался их идеальной стороной. «Наша многолетняя дружба» – такими словами охарактеризовал их Гитлер в своем завещании. Для того чтобы не портить эти отношения неизбежными разговорами о деньгах, Гитлер сделал Еву финансово независимой, предоставив ей и Гофману монопольное право на продажу своих фотографий. Тем не менее статус этой женщины был не важным. Слуги неизменно называли ее сокращенно «Е. Б». Почти двенадцать лет она была лишена определенного, общепризнанного статуса. Она не была ни женой, ни официально признанной любовницей. Двусмысленность такого положения породила или усилила в ней комплекс неполноценности, который проявлялся надменностью и заносчивостью. Проявлялись и другие неприятные черты, которые можно трактовать как следствие неопределенного положения: в письмах Евы Браун можно найти признаки умственной и психической незрелости, склонности к подростковым мелодрамам. Когда Гитлер отсутствовал или когда она не видела его достаточно долго, начинались истерические сцены и угрозы покончить с собой. Но все это дело вкуса, в котором сам Гитлер не мог служить образцом.

Гитлер, несомненно, любил ее, и поэтому неизбежно возникает закономерный вопрос: почему он так долго держал ее в таком неопределенном и неудобном положении? Несмотря на то что детали этих отношений навсегда останутся для нас загадкой, вероятно, самый простой ответ будет ближе других к истине. Если их отношения были или должны были выглядеть платоническими, то в этом случае положение жены или любовницы становилось бы бессмысленным и компрометирующим. Определенно для немецкого мессии самыми подходящими были именно платонические отношения, ибо революционный дух Гитлера должен был презирать все преходящее и земное. Если этот ответ верен, то свадьба накануне гибели имела чисто символическое значение. Без определенного статуса Ева Браун имела не больше прав разделить с Гитлером его ритуальную смерть, чем, допустим, его секретарши или повариха, фрейлейн Марциали, которая готовила Гитлеру вегетарианскую пищу и делила с ним трапезу в отсутствие Евы Браун. Но она сама была исполнена решимости не пропустить финальный акт драмы. Когда война приблизилась к Берлину, Гитлер отослал Еву Браун в Мюнхен, но она не пожелала там оставаться. 15 апреля, когда столица рейха была накануне окружения, Ева Браун без приглашения вернулась в Берлин и появилась в имперской канцелярии. Гитлер приказал ей уехать, но она не подчинилась. Она приехала на свадьбу и церемониальную гибель.

О политической атмосфере в Берлине в те последние дни у нас есть документ, представляющий необычный и в какой-то степени забавный интерес. Это дневник графа Лутца Шверина фон Крозига, друга Шелленберга, на которого этот неутомимый деятель теперь возлагал свои последние надежды. Шверин фон Крозиг, так же как и Шелленберг, был одним из добросовестно культурных немцев, которые честно пытались идентифицировать себя с западной цивилизацией, совершенно при этом не понимая ее сути и смысла. Шверин фон Крозиг изо всех сил пытался это сделать, он даже учился в Оксфорде, но не воспринял его ценности. Несмотря на то что он бегло говорил по-английски, он так и не смог перенять западное мышление и образ его действий. Шелленберг тоже высмеивал нордический вздор и расплывчатую газообразную метафизику, в которой истинный немец чувствует себя как дома, и предупреждал Гиммлера, что во время беседы с образованным шведом не следует говорить о «карме», связывающей двоих людей, или о Weltanschauung ^[134] и тому подобных вещах, но при этом сам высокопарно рассуждал о «том, что я называю космическим исходом события». Шверин фон Крозиг, при всем его образовании, постоянно выказывал свое опереточное мировоззрение и путался в туманной немецкой риторике. Подобно Шелленбергу, он также совершенно оторвался от реальности. Действительно, эти двое составляли великолепную парочку людей, неотличимых друг от друга, как две капли воды, являя образец претенциозной немецкой глупости. Истина же заключалась в том, что, как сказал один мудрый философ, нельзя прикоснуться к закопченному горшку и не вымазаться в саже. Шелленберг и Шверин фон Крозиг были ветеранами нацистской администрации. Их вера в то, что, находясь на службе у нацизма, можно сохранить независимость, как-то влиять на него и считать себя антинацистами или, по крайней мере, «не нацистами», говорит лишь о степени поразившей их слепоты. Все нацисты неверно понимали, что такое внешняя политика. Шелленберг и Шверин фон Крозиг, в свою очередь, не понимали, что такое нацистская политика. Вероятно, степень этого непонимания была так велика, что Шверин фон Крозиг сумел выжить в нацистском правительстве, пробыв в нем много лет – с начала и до конца гитлеровского режима. Графа можно назвать гением выживания. Он стал министром до прихода нацистов к власти, был министром при Гитлере и остался министром после его смерти, так как в политическом завещании Гитлера, направленном адмиралу Дёницу, есть имя Шверина фон Крозига. Кроме того, для графа было забронировано место в теневом правительстве, с идеей создания которого в последние дни носился Гиммлер. Этот проект так и не был реализован, но Шверина фон Крозига ждал утешительный приз: несмотря на то что Дёниц отказался считать себя связанным волей Гитлера и вычеркнул из списков каждого второго кандидата в правительство, представленного Гитлером, он все же назначил (и это было единственное его назначение) графа Шверина фон Крозига министром иностранных дел. За все время своей долгой, но неприметной карьеры Шверин фон Крозиг вел дневник дважды – зимой 1932/33 года, когда нацисты рвались к власти, и в апреле 1945 года, когда эта власть окончательно рушилась. Он вел дневник, по его собственному высказыванию, не для того, как можно было бы ожидать, чтобы познакомить потомство с событиями того исторического периода, но для того, чтобы «мои внуки могли узнать, какой человек работал в правительстве в дни величайшего триумфа и в годину глубочайшего падения рейха». Если внуки решат, что их дедушка был дурачком и простофилей, то ответственность за это ляжет только на него одного.

Вторая часть дневника начинается 15 апреля 1945 года, но в нем описаны некоторые произошедшие ранее события. Геббельс рассказал Шверину фон Крозигу, как он недавно читал фюреру вслух, чтобы поднять его настроение. Читал он свою любимую книгу – «Историю Фридриха Великого» Томаса Карлейля. В главе, которую читал Гитлеру Геббельс, рассказано о том, «как великий король уже не видел выхода из создавшегося катастрофического положения, не имел уже никаких планов; как все его генералы и министры уже считали поражение и разгром неизбежными; как враги уже считали Пруссию поверженной. Короля ожидало самое мрачное будущее. В письме своему министру, графу Финкенштейну ^[135], он писал, что дал себе короткую передышку: если к 15 февраля ничего не изменится, то он смирится с судьбой и примет яд. «Храбрый король, – восклицает Карлейль, – подожди еще немного, и дни твоих несчастий останутся позади! Солнце твоей удачи уже поднялось за облаками и скоро воссияет своими лучами». 12 февраля умерла королева; великое чудо было явлено Бранденбургскому дому». Когда я читал это место, – говорил Геббельс, – на глаза фюрера навернулись слезы». Они долго обсуждали прочитанное, а потом послали за двумя гороскопами, которые хранились в научном отделе Гиммлера. Это был гороскоп фюрера, составленный 30 января 1933 года, и гороскоп республики, датированный 9 сентября 1918 года. Эти священные документы были доставлены и изучены. При этом открылся поразительный факт, ускользнувший от более ранних толкователей. «В обоих гороскопах было сказано, что война разразится в 1939 году, что Германия будет одерживать победы до 1941 года, потом начнется череда поражений, самое катастрофическое из которых произойдет в первые месяцы 1945 года, в первой половине апреля. Во второй половине апреля мы одержим решающую победу, до августа на фронтах будет затишье, а в августе будет заключен мир. После этого на три года наступит трудное для Германии время, но после 1948 года она вновь вернет себе прежнее величие. На следующий день Геббельс прислал мне гороскопы. Я понял не все, что там было написано, но прочитал приложенное разъяснение. Теперь я с нетерпением жду второй половины апреля».