Голубиный туннель - Джон Ле Карре Страница 36

— А в среде воров есть расовая дискриминация?

— Если вор достойный и подчиняется нашим законам, он на равных с остальными ворами.

— И много у вас законов?

— Немного, но они строгие.

— Будьте добры, приведите пример.

Он, кажется, только рад. Вор не должен работать на власть. Государство — это власть, поэтому он не должен работать на государство, или воевать за государство, или служить государству любым другим способом. Вор не должен платить налоги государству.

— Воры почитают Бога?

— Да.

— Вор может заниматься политикой?

— Если вор занимается политикой, чтобы расширить сферу влияния воров, а не помогать властям, тогда он может заниматься политикой.

— А если он становится видным политиком? Или даже популярным? Успешным? В душе он все равно может оставаться вором?

— Может.

— Если вор нарушил воровской закон, другой вор должен его убить?

— Если так прикажет совет.

— И вы бы могли убить лучшего друга?

— Если это необходимо.

— Вы лично много людей убили?

— Возможно.

— Вы никогда не думали стать юристом?

— Нет.

— Вор может жениться?

— Он должен стоять над женщинами. У него может быть много женщин, но он не должен им подчиняться, потому что они не важны.

— То есть лучше не жениться?

— У воров не принято жениться.

— Но некоторые женятся?

— Это не принято.

— Вор может иметь детей?

— Нет.

— Но некоторые имеют?

— Я бы сказал, это возможно. Но нежелательно. Лучше помогать другим ворам и подчиняться воровскому совету.

— А как насчет родителей вора? С ними общаться допустимо?

— Нежелательно. С родителями лучше распрощаться.

— Потому что они тоже своего рода власть?

— Нельзя проявлять чувства, не выходя за рамки воровского закона.

— Но некоторые воры любят своих матерей?

— Возможно.

— А вы распрощались с родителями?

— Отчасти. Но, наверное, не вполне.

— Вы когда-нибудь влюблялись?

— Это неприемлемо.

— Неприемлемо об этом спрашивать или влюбляться неприемлемо?

— Это неприемлемо, — повторяет он.

Но уже краснеет и смеется, как школьник, и мой переводчик смеется тоже. А потом мы смеемся все вместе. И я, скромный читатель Достоевского, размышляю, где в душе современного русского преступника спрятаны мораль, достоинство и человечность, потому что в голове у меня сидит один персонаж, и ему нужно это знать.

Вообще-то, как оказалось, даже несколько. Эти персонажи рассеяны по двум романам (их замысел тогда еще был мне неясен, но в конце концов я их написал) о новой России начала посткоммунистической эпохи: «Наша игра» и «Сингл и Сингл». В обоих я обратился к России, Грузии и Западному Кавказу. В обоих затронул тему размаха криминальной коррупции в России и непрекращающихся войн на российском мусульманском юге. Через десять лет я написал третий «русский» роман — «Такой же предатель, как и мы» — о том, что в то время стало, пожалуй, важнейшей статьей российского экспорта (после энергоносителей) — о грязных деньгах, о миллиардах, украденных русскими из своей же казны.

* * *

Пуся, наш чемпион Абхазии по рукопашному бою, всегда был рядом, но не слишком близко. И только однажды я испугался, что придется воспользоваться его физической силой.

На этот раз мы идем в петербургский ночной клуб. Его владелец тоже новый русский бизнесмен вроде Димы, уже небезызвестный, зовут его Карл, и у него есть юрист по имени Илья, который следует за ним повсюду. В клуб мы приехали на бронированном микроавтобусе, а бронированный «лендровер» прикрывал нас сзади. У входа, к которому ведет мощеная дорожка, украшенная китайскими фонариками, нас встречает привычный уже отряд вооруженных людей, только у этих помимо автоматов на портупеях красуются еще и ручные гранаты, подвешенные на блестящие медные крючки. В самом заведении грохочет рок-музыка, и здешние девочки лениво танцуют друг с другом в ожидании клиентов.

Но клиентов не видно, а между тем уже половина одиннадцатого.

— Петербург просыпается поздно, — с улыбкой объясняет Карл (он-то знает, о чем говорит), провожая нас к длинному обеденному столу, накрытому в нашу честь среди плюшевых диванчиков. Чопорный носатый Карл молод, но манеры у него старомодные. Странно видеть рядом с Карлом неуклюжего Илью, уж больно он неотесан. Жена Ильи, блондинка, одета в соболью шубку, хотя на дворе лето. Нас ведут по крутой лестнице к верхнему ряду расположенных амфитеатром сидений. Танцпол внизу — это еще и боксерский ринг, с гордостью сообщает Илья, но сегодня бокса не будет. Пуся садится слева от меня, Ник, мой сын, — справа. Илья, не отходя от хозяина, беспрестанно звонит по сотовому и монотонно, без остановки бубнит что-то в трубку.

Клиенты все не появляются. Банкетки вокруг нас пустуют, орущая музыка мешает сосредоточиться, скучающие девушки покорно кружат по танцполу, и светская беседа за нашим столиком уже не клеится. Это все пробки, объясняет Карл, выглядывая из-за громадного Ильи. Это все нынешнее процветание. Теперь у всех автомобили, и вечером в Петербурге такие пробки — просто безобразие.

Проходит еще час.

Потому что четверг, объясняет Карл. По четвергам питерские тусовщики сначала идут на вечеринку, а потом уже в ночной клуб. Я ему не верю, и Пуся, кажется, тоже — мы с ним беспокойно переглядываемся. В моей голове проигрываются сценарии развития событий — один хуже другого, и в Пусиной, видимо, тоже. Может, питерским тусовщикам известно что-то, неизвестное нам? Может, Карл поссорился с конкурентом, и мы здесь дожидаемся, пока нас взорвут или пулями изрешетят? Или — тут возникает призрак ручной гранаты, висящей на медном крючке, — нас уже взяли в заложники, и Илья не просто так бубнит в телефон, а ведет переговоры?

Приложив палец к губам, Пуся направляется в туалет, а затем резко меняет курс и исчезает в темноте. Через пару минут возвращается, улыбаясь благодушнее, чем обычно. Наш хозяин Карл решил сэкономить, да только зря, тихонько объясняет мне Пуся под грохот музыки. Охранники с гранатами на поясах — чеченцы. А в петербургском обществе охранники-чеченцы — это перебор. В Петербурге, говорит Пуся, ни один хоть сколько-нибудь важный человек не покажется в клубе, который охраняют чеченцы.

* * *

А что же Дима? Прошел еще год, но потом (редкое явление в те времена) московская милиция все же привлекла его к ответственности — может, по приказу одного из Диминых конкурентов, а может (если он не платил налоги), и Кремля. Последнее, что слышали о Диме — он сидит в тюрьме и пытается объяснить, как в подвале его дома оказались два других бизнесмена, полумертвые и прикованные цепями к стене. В романе «Такой же предатель, как и мы» я изобразил Диму, но этот персонаж стал лишь тезкой настоящего. Мой герой — матерый бандит, который, в отличие от своего прототипа, мог бы и впрямь ни с того ни с сего отстегнуть денег на школу, больницу или музей.