Скопин-Шуйский - Наталия Петрова Страница 36

На время вся эта разношерстная компания объединилась под лозунгом возвращения престола законному царю и устремилась к Москве. По мере приближения болотниковцев к столице то, что они творили, все больше напоминало действия противника на захваченной территории. Воевод в городах «многими разноличными смертми казнили»: бросали с башен, вешали за ноги, распинали на городских стенах ^[191]. Были убиты боярин князь Петр Буйносов, князь Василий Черкасский, воевода Яким Бутурлин, князь Василий Тростенский, князь Петр Вердеревский, Семен Мальцев, воевода Путивля Никита Измайлов. Расправлялись не только с боярами, но и с зажиточными горожанами, грабили, убивали их, объявляя «изменниками», не желавшими признавать власть нового царя. Так что на роль русского Робин Гуда Иван Болотников вряд ли годился, чем, может быть, и объясняется его полное забвение в историческом фольклоре.

До Москвы уже докатились вести о новом самозванце. Скопин знал о грамотах, которые рассылали царь и патриарх по городам, убеждая народ в ложности слухов о спасшемся Дмитрии. «Не свое ли отечество разоряете?» — обращался патриарх Гермоген к изменникам. Но грамоты, похоже, пока не возымели действия.

Недоумение и страх вызвали в Москве вести о том, что в войско Болотникова вливались уже не только беглые холопы и казаки, но и служилые люди по отечеству, имевшие земли, — дети боярские и дворяне. Одним из них был Истома Пашков, возглавивший отряд болотниковцев. Известно, что его отец Иван Пашков имел 219 четвертей земли, с которых и нес службу государю ^[192]. Обычное жалованье городовых дворян и детей боярских колебалось от 20 до 700 четвертей земли, что составляет от 10 до 350 гектаров соответственно. То есть Иван Пашков принадлежал к небогатым, среднепоместным дворянам. Был женат, известно имя его жены — Богдана. Истома, в крещении Филипп, унаследовал поместье после смерти отца в 1603 году. Истома — имя домашнее, не из святцев, — так обычно называли ребенка в семье, если характер он имел неспокойный и отличался способностью «истомить» своим неугомонным поведением всех близких. Что и говорить, жизненный путь Истомы-Филиппа гладким и ровным не назовешь. Родился он около 1583 года, значит, в момент описываемых событий был еще молодым человеком, лет примерно двадцати трех — двадцати четырех. Несмотря на молодой возраст, имел уже двоих сыновей — Афанасия и Федора.

Получив после смерти отца поместье, Истома тем самым унаследовал и обязанность служить верой и правдой государю, являться по его первому требованию на смотр и в поход при оружии и на коне. Так, начиная с середины XVI века, формировалось дворянское сословие, главным назначением которого было поддерживать государя. Дворянином именовали «того, кто служит», и служилым людям, в отличие от вольных казаков, было что терять. Но в те годы дворянство как сословие еще не сложилось, традиции службы не укоренились, многие, как Истома Пашков, были служилыми людьми по отечеству лишь во втором поколении. Наступившая Смута сдвинула с привычных мест и не такие, едва появившиеся на свет установления, поэтому не удивительно, что в числе тех, кто примкнул к Болотникову в начале его похода, были и люди служилые.

Истома, несмотря на молодость, продвигался по службе быстро. При Лжедмитрии I он уже командовал сотней детей боярских из города Епифани, на поле боя Истома отличался храбростью и отвагой, был умен и находчив в сложных ситуациях. Даже официозное «Иное сказание» отдает ему должное, называя его «полководцем и храброборцем, большим промысленником».

Другим предводителем восставших стал рязанский дворянин Прокопий Ляпунов. «Прокофей Петров сын Ляпунов», как записано в боярском списке 1606/07 года, служил с 700 четвертей земли в Рязани, то есть принадлежал к числу весьма состоятельных землевладельцев. Едва скончался Борис Годунов, Прокопий и его брат Захарий вместе с другими зачинщиками подняли мятеж в войске под Кромами и одними из первых перешли в лагерь самозванца. После свержения Лжедмитрия и появления Болотникова Прокопий присоединился к противникам Шуйского.

Что толкнуло этих людей, долг которых — служить государю, на измену сначала сыну Годунова, а затем царю Василию? Еще во времена Ивана Грозного семейство Ляпуновых — а у Петра было пятеро сыновей — стало знаменито в рязанском крае и в Москве, но известность их была скорее скандальной, а дела за ними значились весьма неблаговидные. В молодости братья примкнули к тем, кто после смерти Ивана IV пытался свергнуть Богдана Бельского, они якшались с Андреем Шерефединовым, которому в опричнине поручалось обделывать самые грязные дела. Когда понадобился палач, чтобы расправиться с семьей Годунова, позвали именно его. Шерефединов прославился также тем, что беззастенчиво отбирал и присваивал себе понравившиеся ему земли в богатом на урожай рязанском крае.

Брат Прокофия Захарий был не единожды под судом. В первый раз за необоснованное местничество: в 1595 году он не захотел быть в станичных головах вместе с Кикиным, отечество которого считал ниже своего, и дезертировал из Ельца к себе в поместье. Рязанскому воеводе поручили его взять и скованного привезти в Переславль-Рязанский. Там он был публично бит батогами, посажен в тюрьму, а затем с приставом отправлен на службу ^[193]. Позже он был уличен в контрабанде: продавал вино и оружие казакам на Дон, что было запрещено Борисом Годуновым. Склонность к неповиновению и желание помериться силой, похоже, были семейной чертой всех Ляпуновых. Известно, что они неоднократно, всем семейством предъявляли безосновательные иски к князьям Засекиным, на земли которых претендовали ^[194].

Едва ли можно согласиться с С. Ф. Платоновым, объяснявшим их измену в 1605 году неприязнью к Годунову. Скорее, зуд тщеславия и упорное желание все устроить по-своему — вот что толкало братьев Ляпуновых в Смуту. И не только их. Историки заметили, что в эпоху Смуты все вдруг начали писать свои имена с «вичем», то есть именовать себя по отчеству, чего раньше не было, — прежде людям неродовитым подобное разрешалось по указанию царя, в знак особой милости. В Смутное же время намерение возвыситься любой ценой будет диктовать и желание именовать себя как можно более уважительно, как написал Авраамий Палицын: «Всяк же от своего чину выше начашя сходити: рабы убо господие хотяще быти, и неволнии к свободе прескачюще».

Эти же мотивы позднее будут двигать Прокофием Ляпуновым в его стремлении видеть Скопина-Шуйского на престоле. И. Е. Забелин совершенно справедливо считал, что и «вся Смута исключительно двигалась только личными, своими, а не общественными побуждениями и интересами» ^[195]. Сплетение политических и социальных мотивов, породивших Смуту, при их внимательном рассмотрении приводит к убеждению, что коренились они прежде всего в столкновении личностных, а значит, эгоистических интересов. Казалось, в эти годы упрочилась лишь одна логика — логика личной выгоды. Однако столкновение интересов многих людей редко само по себе складывается в единый вектор движения, напротив — порождает хаос и беззаконие. И значит, выход из Смуты всегда один — добиваться того, чтобы над эгоизмом и корыстью немногих возобладала логика общественной пользы.