Екатерина Великая и ее семейство - Вольдемар Балязин Страница 36

Важнейшими из внутренних дел в то время были отношения с Грузией и смена руководства в Коллегии иностранных дел. Было совершено подписание Манифеста о присоединении Грузии к России и состоялось назначение на пост канцлера Василия Павловича Кочубея, пришедшего на место уволенного Н. И. Панина.

Так еще один руководитель заговора ушел в политическое небытие, уступив место новому человеку из числа членов «Негласного Комитета».

Тридцатитрехлетний Кочубей был решительным сторонником нейтральной, независимой России, которая, по его мнению, не должна была связывать себя никакими военными союзами. В записке, поданной Александру, Кочубей писал: «Россия достаточно велика и могущественна пространством, населением и положением, она безопасна со всех сторон, лишь бы сама оставляла других в покое. Она слишком часто и без малейшего повода вмешивалась в дела, прямо до нее не касавшиеся. Никакое событие не могло произойти в Европе без того, чтобы она не предъявила притязания на участие в нем. Она вела войны бесполезные и дорого ей стоившие. Благодаря счастливому своему положению, император может пребывать в дружбе с целым миром и заняться исключительно внутренними преобразованиями, не опасаясь, чтобы кто-либо дерзнул потревожить его среди этих благородных и спасительных трудов.

Внутри самой себя предстоит России совершить громадные завоевания, установив порядок, бережливость, справедливость во всех концах обширной империи, содействуя процветанию земледелия, торговли и промышленности. Какое дело многочисленному населению России до дел Европы и до войн, из нее проистекающих? Она не извлекла из них ни малейшей пользы».

Однако концепция Кочубея не просуществовала и года: 20 мая 1802 года Александр отправился в свою первую заграничную поездку – в Пруссию. Эта поездка стала причиной того, что между русским императором и прусской королевской четой установилась прочная и нежная дружба, которая впоследствии явилась одним из побудительных мотивов вступления России в войну с Наполеоном.

«Во время пребывания в Мемеле, – пишет Адам Чарторижский, бывший в свите царя и царицы, – королеву всегда сопровождала ее любимая сестра, принцесса Сальмская, теперешняя герцогиня Кумберландская, о которой скандальная хроника могла бы порассказать многое. Присутствие принцессы уменьшало строгость этикета, оживляло разговор и придавало более интимный характер их встречам: принцесса была прекрасной поверенной тайных помыслов своей сестры; она была бы готова и на более существенную помощь сестре в этих делах, если бы в этом встретилась надобность. После одного из свиданий с Прусским двором, император, в то время сильно увлекавшийся кем-то другим, рассказывал, что серьезно встревожен расположением комнат, смежных с его опочивальней, и что на ночь он запирает дверь на два замка, из боязни, чтобы его не застали врасплох и не подвергли слишком опасному искушению, которого он желал избежать. Он даже высказал это обеим принцессам, причем был более откровенен, нежели учтив и любезен».

Александр приехал в Мемель 10 июня и уехал 16-го, но всего за одну неделю он буквально свел с ума синеокую двадцатишестилетнюю красавицу королеву, в свою очередь пленившую царя восторженностью души и вспышками веселого кокетства, сочетавшимися с глубокой заинтересованностью сложными проблемами жизни и редкостной начитанностью. Несмотря на молодость (царь был на год моложе Луизы), Александр пустил в ход все: пламенную мечтательность, которая выходила у него такой естественной, хотя никогда не была искренней, желание послужить идеалам человечности, пылкое стремление к славе, намерения стать на защиту угнетенной Европы, готовность каждый момент спешить на помощь последним из последних, забыв о своем высоком сане, повинуясь только чувству гуманности. Это была тонкая игра со стороны «прельстителя». Она достигла цели.

Один из эпизодов, произошедший на глазах Луизы, раскрывает то, как Александр доказывал свою гуманность и стремление спешить на помощь. «Был кончен один из танцев, – писала Луиза в своем „Дневнике “, – император отдыхал еще рядом со мной, мы разговаривали. Вдруг все устремились к окнам, спрашивали: „В чем дело?“ Говорят: „Кто-то утонул “. Как ветер, Александр бросился вниз, чтобы помочь. Это был маленький мальчик, которого уже успели вытащить из воды. Я вижу в окно, как император возвращается с мальчиком восьми или девяти лет на руках. Войдя, он сам дает ему чая, который тот пьет с удовольствием. И приходит ко мне, будто ничего не случилось. Я говорю ему о том, как он добр, я растрогана. „Всякий сделал бы это на моем месте“, – отвечал он».

На другой день после отъезда Александра, Луиза, воспользовавшись отъездом в Петербург курьера, отправила вслед ему письмо: «Я тщетно буду стараться изобразить вам горе, в которое поверг меня ваш отъезд. Он был ужасен. Только надежда увидеть ваше императорское величество через два года несколько утешила меня». А через месяц Луиза получила письмо от своего брата, принца Георга, в котором он восхищался красотой Альп. Луиза отвечала ему» письмом от 13 июля 1802 года: «Я не видела никаких Альп, но я видела людей или, лучше сказать, человека в полном смысле этого слова, который воспитан альпийским жителем (по-видимому, имелся в виду Лагарп. – В. Б.) и знакомство с которым дороже мне, чем все Альпы мира. Ибо Альпы не могут ничего делать, а он действует, распространяет вокруг себя счастье и благословение каждым своим решением. Каждый его взгляд создает кругом счастливых людей, осчастливленных его небесной добротой. Что я говорю об императоре, об единственном Александре, ты, конечно, понял с первых же слов».

Что же касается Александра, то его видимое увлечение королевой Пруссии многие считали «платоническим кокетничаньем» и «политическим флиртом», ибо во взаимоотношениях с женщинами Александра более увлекало тщеславие, нежели удовлетворение страсти.

Хотя следует признать, что удовлетворение страсти порой принимало у рано избалованного женскими ласками прекрасного и женственного принца извращенные формы. Писатель-эмигрант Лев Дмитриевич Любимов, анализируя отношения Александра с его сестрой Екатериной Павловной, заметил: «Всех женщин любил Александр Павлович и, похоже, тою же любовью, что и прочих, сестру свою, блистательную Великую княгиню Екатерину Павловну».

И вместе с тем Александр далеко не всегда добивался физической близости с женщинами, которые нравились ему. «В числе тех женщин, с которыми проводил он целые вечера, к которым его тянуло, – имеются вовсе некрасивые, вовсе немолодые, на чью добродетель он посягать был отнюдь не намерен. В том-то и дело, что он любил всех женщин, паче всего любил женское общество – и, так как расточил свой пыл, по-видимому, преждевременно, в бесчисленных похождениях, – очень часто сознание, что победа зависит от его доброй воли, вполне удовлетворяло его, почему и заходить слишком далеко казалось ему излишним».