Воспоминания командира батареи. Дивизионная артиллерия в годы Великой Отечественной войны. 1941-1945 - Иван Новохацкий Страница 36

Как-то на наш НП прибыл командующий артиллерией нашей дивизии полковник Леонов. Он всегда появлялся неожиданно, без предупреждения. Вот и сейчас он вошел в нашу траншею и быстро пошел к ячейкам наблюдения. Я не успел его предупредить, как он лбом уже стукнулся о зеркало и, удивленный, остановился. Я попытался было извиниться, все-таки большое начальство, но он выругался, обозвал нас циркачами и прошел в ячейку наблюдения.

Разведчик, как и положено, представился ему, бойко ответил на вопросы командующего. Я продемонстрировал ему данные о результатах разведки, показал в стереотрубу на местности, в обороне противника, эти цели. В общем командующий остался доволен, поблагодарил за работу и порядок на НП и ни слова не сказал о зеркале. Так оно и стояло у нас, пока мы не ушли с этого рубежа обороны.

Штаб нашего дивизиона располагался на берегу реки Реут. Там к берегу выходили гранитные скалы, в которых имелись две большие пещеры. Возможно, это были вырубленные когда-то бункеры для хранения вина. Высота их была метра три и длина метров двадцать. В них и располагался штаб дивизиона. Хотя и недалеко от переднего края — менее одного километра, — но убежище надежное, тем более что выходом оно было направлено в сторону противоположную фронту.

И надо же такому случиться, начальник связи дивизиона старший лейтенант Коля Уткин чем-то занимался неподалеку от штаба. Вдруг разрыв мощного снаряда противника. Когда рассеялся дым, Уткин без сознания лежал на земле, осколком снаряда ему оторвало ногу. Один лишь разрыв, очевидно случайный, и такая беда. Я был на НП и этого не видел, рассказали потом, я даже не успел попрощаться с Колей. Встретились мы с ним только после войны, когда проходила встреча ветеранов нашей дивизии. С тех пор мы поддерживали с ним постоянную связь. Жил он в Ленинграде. Всю оставшуюся жизнь ему пришлось шагать в протезе.

Фронт стабилизировался, противник особой активности не проявлял, мы тоже. Но чувствовалось, что где-то готовится наступление, такое затишье обычно бывало перед началом крупной операции. Резко сократили лимит расхода боеприпасов. Чтобы провести обыкновенную пристрелку цели, надо было экономить неделю. На орудие разрешалось расходовать один снаряд в три-четыре дня. Аналогичная экономия была установлена и для стрелковых войск. Только для исключительных случаев держался неприкосновенный запас боеприпасов, который мог расходоваться только с разрешения высшего командования. Это верный признак того, что готовится наступление.

Я уже писал, что наши позиции находились в большом, видимо колхозном, саду. Гроздья винограда свисали прямо в траншею, но он был еще зеленым и кислым. Но абрикосы поспели; и когда противник вел минометный или артиллерийский обстрел, созревшие плоды падали прямо в траншею, и мы, конечно, лакомились ими. Для нас, сибиряков, этот фрукт был в диковинку, но вылезать из траншеи днем было опасно. По ночам разведчики иногда лазили, собирали осыпавшиеся абрикосы. Так проходили наши будни, без выходных и праздников — война есть война.

В начале августа 1944 года наша дивизия получила задачу: сдать занимаемый рубеж обороны, скрытно, в ночное время совершить марш своим ходом в северном направлении на другой участок фронта. Маршрут проходил параллельно переднему краю обороны, на удалении 15–20 километров от линии фронта. В связи с этим предусматривались меры строгой маскировки. Запрещалось на марше пользоваться освещением, даже курение разрешалось только на привалах и скрытно. Нам, бывалым фронтовикам, было ясно, что где-то готовится наступление и наша дивизия, как всегда, будет принимать в нем участие.

Двигались быстрым шагом, с максимально возможной скоростью. С наступлением дня укрывались в оврагах, балках, рощах. Требование строгой маскировки выполнялось неукоснительно. Вскоре стало известно, что мы примем участие в наступательной операции 2-го Украинского фронта, которая впоследствии получила наименование Ясско-Кишиневская.

В течение десяти дней дивизия совершила 150-десятикилометровый марш, переправилась через пограничную с Румынией реку Прут и вошла в состав 49-го стрелкового корпуса 53-й армии. В период начала наступления и прорыва главной полосы обороны противника дивизия находилась в резерве фронта, а наш 4-й гвардейский воздушно-десантный артполк принимал непосредственное участие в прорыве обороны противника.

Хорошо помню, что для участия в артиллерийском наступлении здесь было сосредоточено такое количество артиллерии, что не хватало места для огневых позиций батарей. В нормальных условиях на закрытых позициях орудия батареи располагаются на расстоянии до 50 метров одно от другого, во всяком случае, не ближе 25 метров, чтобы одним разрывом вражеского снаряда не могло быть уничтожено сразу два орудия. Здесь же орудия располагались рядом, почти касаясь станинами.

Длинными, многокилометровыми рядами стояли пушки, за ними на небольшом удалении 122-мм гаубицы, такими же рядами. Далее шли ряды 152-мм пушек-гаубиц и гаубиц, а за ними располагались позиции более крупных систем.

В траншеях первой позиции не хватало места для наблюдательных пунктов батарей, пришлось занимать их прямо в ходах сообщения, где была хотя бы малейшая возможность видеть оборону противника.

На рассвете 20 августа 1944 года все траншеи и ходы сообщения заполнились пехотой. Вскоре началась артиллерийская подготовка. Утро было солнечным, на небе — ни облачка. Вдруг рассветную тишину разорвал рев залпа реактивных установок «катюш». Начиная с боев под Сталинградом, артиллерийская подготовка всегда начиналась залпом «катюш». Их звук ни с чем другим не спутаешь, и это служило своеобразной командой начала артподготовки, если даже была нарушена связь батарей с наблюдательными пунктами своих командиров.

Оглушительный рев сотен реактивных установок, тысяч орудий буквально содрогнул землю, она затряслась, как во время землетрясения. Гул стоял настолько мощный, что, стоя в траншее, мы с трудом могли что-либо сказать друг другу, приходилось буквально кричать прямо в ухо. Грохот выстрелов орудий слился с грохотом тысяч разрывов в расположении вражеской обороны.

Чтобы не оглохнуть, приходилось затыкать уши. Воздух быстро наполнялся пороховой гарью выстрелов и разрывов снарядов, вскоре добавились тучи пыли, поднятой ими в воздух. День из солнечного, ясного превратился за считаные минуты в сумрачный. Солнце сквозь пыль и дым не просматривалось, было трудно дышать, все потонуло в адском грохоте, дыме и пыли. Ни о каком наблюдении не могло быть и речи, все скрывалось в густой пелене. Адский грохот продолжался более двух часов, такой была продолжительность артиллерийской подготовки атаки.

Здесь уместно коротко объяснить понятие «артиллерийское наступление». Этот термин был разработан нашими военными учеными, вошел в армейский лексикон со Сталинградской битвы. Суть его заключалась в том, что до начала наступления пехоты и танков артиллерия должна подавить вражескую оборону, уничтожить живую силу и огневые средства, разрушить оборонительные сооружения, нарушить систему огня противника и систему управления войсками. Эти задачи решались в период артиллерийской подготовки атаки — составной части артиллерийского наступления. Продолжительность артподготовки зависела от характера обороны противника, наличия своей артиллерии и боеприпасов. Длительность ее могла быть от нескольких минут до нескольких часов. В данном случае она заняла более двух часов. Все орудия вели огонь с максимальным темпом, чтобы быстрее вывести оборону противника из строя.