Перикл - Анатолий Домбровский Страница 36

— Хорошо, всё об Аспасии. Она ежедневно брала уроки то у Анаксагора, то у Протагора, то у Геродота.

— У Геродота? — переспросил Перикл.

— Да, а что?

— Ничего. Продолжай. Кстати, а у тебя она не брала уроки?

— Брала.

— Какие? — с едва скрываемой угрозой в голосе спросил Перикл.

— Нет, нет, совсем другие, а не те, о каких ты подумал. Она строга с мужчинами, как богиня девственности.

— Есть такая богиня?

— Есть, Афина Парфенос, — ответил Сократ и продолжал: — Анаксагор старательно прочёл ей все свои труды об устройстве мироздания, так и не сообщив, однако, как это его Нус, Верховный Разум, не имея ни рук, ни ног, ни помощников, ни строительного материала, соорудил этот огромный мир.

— Он сначала создал строительный материал, — подсказал Перикл.

— Из чего? Я понимаю: Фидий получает из хранилища золото, слоновую кость, драгоценные камни, бронзу, красное дерево и из всего этого готовит пластины, отливает формы, шлифует кристаллы, сооружает каркас статуи. А где взял сырье для изготовления строительного материала Нус?

— Ты ещё спроси, откуда появился сам Нус, кто его создал.

— И спрошу.

— Напрасно: ты же знаешь, что это бессмысленные вопросы, детские.

— Бессмысленных вопросов не бывает, Перикл.

— Ладно. Я тоже задам тебе бессмысленный вопрос: ты мешал Анаксагору, когда он читал Аспасии свои сочинения?

— Да, мешал.

— Стало быть, ты присутствовал на уроках Анаксагора?

— А вот это действительно бессмысленный вопрос: ведь как бы я мешал Анаксагору, если не присутствовал при этом?

— Тогда расскажи, как вела себя Аспасия, слушая Анаксагора: всё ли она поняла, задавала ли Анаксагору вопросы?

— О да! Мне иногда казалось, что она знает больше, чем Анаксагор, что она умнее его.

— Неудивительно: ты и себя считаешь более знающим и более умным, чем Анаксагор. Впрочем, известно ведь, что ты мудрее Эврипида и Софокла. Куда уж какому-то Анаксагору соревноваться с тобой в мудрости. Ладно, продолжай, — попросил Перикл. — Про Аспасию. А чему её учили Протагор и Геродот?

— Протагор — умению спорить, Геродот преподал ей всякие истории, которых не перечесть, — он, кажется, всё знает от древнейших времён до наших.

— А ты? Ты чему её учил?

— Я гулял с нею по Афинам и рассказывал обо всём, что попадалось на глаза: о храмах, дворцах, театрах и, конечно, о людях. Главным образом о людях. О тебе в том числе.

— И что же ты рассказывал ей обо мне?

— То, чего ты и сам не знаешь, потому что ведь мало думаешь о себе, а больше о других, о славном народе афинском, — начал дурачиться Сократ, — о его благе, покое, безопасности, славе. — При этом он пританцовывал и размахивал руками.

— Остановись, — попросил его Перикл. — И ответь мне ещё на один вопрос: ради чего вы все так стараетесь, давая уроки Аспасии? Она хорошо вам платит?

— Да, она хорошо платит.

— Чем? — насторожился Перикл.

— Деньгами, деньгами. Милетский проксен Каламид продал в Милете дом и имения её покойного отца. Она не только оплатила Каламиду дом, в котором теперь живёт, но и стала очень богатой. У неё есть деньги, чтобы расплатиться с учителями. Протагор заламывает огромные суммы, да и Анаксагор не уступает ему. Только Геродот не берёт ни обола.

— Это почему же?..

— Не хочет. Аспасия ему очень нравится, он готов сам платить ей.

— За что?

— За то, что она слушает его истории.

— А ты сколько берёшь?

— Тоже ничего: не в моих правилах брать деньги за уроки, тем более — у женщин. Но вот ответ на твой предыдущий вопрос: не мы стараемся, а она старается. И, как я думаю, ради тебя. Она — красавица, она — умница, она стремится стать на одну ступеньку с тобой в своих познаниях, в умении мыслить, оценивать и спорить. Я даже опасаюсь, что она поднимется выше тебя, Перикл. Она прочла все твои речи.

— Да?!

— Да. Она готовит себя для тебя. И поверь, никто не станет осуждать тебя, если ты расстанешься со своей женой и возьмёшь себе в жёны Аспасию. Все будут лишь завидовать тебе, даже твой злейший враг Фукидид, потому что такая женщина, как Аспасия, ему даже не приснится.

— Ты сводник, Сократ, — сказал Перикл.

— Да, сводник. Так многие говорят, да я и сам так думаю, потому что стараюсь сводить вместе красоту и красоту, ум и ум, истину и истину. Подобное само стремится к подобному, как утверждает Демокрит из Абдеры. И хотя Абдеры — город глупцов, этот Демокрит, кажется, прав: подобное стремится к подобному, как Аспасия стремится к тебе. На этом пути сближения есть, конечно, препятствия, и я стараюсь их убрать. Если всё лучшее соединится с лучшим...

— ...А худшее с худшим... — вставил слово Перикл.

— ...То мы получим... Да, что же мы получим? — остановился Сократ, прижав ладони ко лбу. — Ты совсем сбил меня с толку, не могу сразу сообразить.

— Мы получим огонь и лёд, свет и тьму, камень и молот, — подсказал Перикл, — мир разделится на враждующие половины, они сойдутся в борьбе и уничтожат друг друга, превратив ясное в неясное, разделённое в неразделённое. Но это, как сказали мне египетские жрецы, произойдёт через две с половиной тысячи лет. У нас ещё есть время порезвиться в своё удовольствие. А потом — хаос, из которого со временем снова возникнет всё. Но уже не для нас, Сократ.

— Не для нас этот мир будет уже через каких-нибудь пятьдесят — шестьдесят лет. А пока он наш. Будем веселиться.

Аспасия ждала их, стоя на крыльце дома. Яркий факел, укреплённый на колонне, освещал её. Она колыхалась в свете факела, как выплывающая на свет из мрака наяда — розовая, сверкающая камнями-самоцветами и золотыми украшениями, стройная, изящная, обворожительная.

— Это она? — почему-то шёпотом спросил у Сократа Перикл.

— Это она, — подтвердил Сократ.

— Это не видение? Она настоящая?

— Она настоящая!