Прорыв начать на рассвете - Сергей Михеенков Страница 36

«Галустян» бегом побежал по натоптанной тропе. Перед самой дверью услышал позади несколько автоматных очередей. Оглянулся и увидел, как быстро, с криками и стонами, исчезает во рву только что выстроенная шеренга. Он знал, что в ней стояли не только комиссары.

Немец, не разглядевший его петлиц, спас его от неминуемой гибели. Теперь уже везло «Галустяну».

В церкви повсюду стояли группами и лежали на холодных каменных плитах пленные. «Галустян» сразу обратил внимание на то, что среди них не было раненых. В полдень всех выгнали на улицу и построили на краю рва, на том самом месте, где утром из автоматов расстреливали комиссаров. Затоптанный снег был залит кровью. В некоторых местах кровь выжгла неглубокие лунки, и они схватились бурой наледью. «Галустян» заглянул вниз. Ему показалось, что там ещё кто-то стонал и копошился, пытаясь встать.

«Неужели и нас?..» Он с ужасом оглядывался на тех, кто готов был разделить с ним покуда ещё неведомую участь. Но ни сочувствия, ни уверенности в том, что худшего сейчас не произойдёт, ни в одном из них не разглядел. Серые, отупелые, уставшие страдать лица людей, готовых безропотно испить последнюю чашу.

Их построили в две шеренги. Вскоре появилась группа людей, одетых необычно: это были кавалеристы – ремни поверх полушубков, папахи, шашки на боку, на сапогах шпоры. Полушубки и папахи явно красноармейские. Знаки различия – непонятные.

– Ну, что? Навоевались? Я – атаман казачьей сотни поручик Щербаков! – крикнул человек в белой папахе и нетерпеливо похлопал по ладони черенком ногайки; в голосе его чувствовалась хозяйская уверенность, как будто он говорил на своём хуторе с проштрафившимися работниками, решая, что же с ними, сукиными котами, делать. – Я вас долго агитировать не буду. Вольному – воля. Сотня занимается наведением порядка в лесах и на дорогах на занятой германской армией территории. Подчиняется германскому командованию. Полное довольствие. Жратва, пайковые и прочее. Дадим коня, винтовку, саблю. Остальное возьмёте сами. В сотне два взвода. Формируется третий. Кто хочет послужить России без большевиков, колхозов и жидов? Шаг вперёд!

Атаман действительно решал их судьбу. Щедро раздаривал не просто жизни, а жизнь в довольстве. Завидную судьбу в обмен на службу. И каждый из стоявших у обрыва в какое-то мгновение мог выбрать, выхватить из-под косы смерти свою судьбу.

– А как насчёт баб? – выкрикнули из замершей шеренги.

– Можно иметь. По обоюдному согласию, – засмеялся и атаман. – Мародёров и насильников стреляем без суда и следствия. Ну так есть желающие вступить в третий взвод первой вспомогательной казачьей сотни пятой танковой дивизии германской армии?

– Есть! – послышалось сразу несколько голосов.

Вышли человек пятнадцать. Остальным тут же скомандовали направо бегом марш. Куда их погнали, неизвестно. Может, назад, в церковь. Может, в собор, в людское скопище, в смрад дрожащих от холода и духоты тел.

Атаман подравнял строй, прошёлся вдоль, несколько раз, туда-сюда, заглядывая в лицо каждому добровольцу.

– Юнкер? – остановился он возле высокого пленного в оборванной шинели с яркими петлицами.

– Курсант, – ответил пленный.

– Юнкер! – И атаман похлопал черенком ногайки по плечу курсанта.

– Сержант Смирнов! Шестая курсантская рота Подольского пехотно-пулемётного училища!

– Почему не лейтенант? – И атаман ткнул его черенком плётки в грудь.

– В бой ввели курсантами. Всю роту. Потом – плен.

– Где ранен?

– Под Медынью.

– Под Медынью стоит наша сотня. В знакомые места захотелось? Ты про баб спрашивал?

– Так точно, я.

– Взводом командовал?

– Нет. Стрелковым отделением.

– Хорошо. Нам толковые младшие командиры нужны. Проявишь себя – получишь офицерское звание подпоручик.

Атаман пошёл дальше.

– А ты что здесь делаешь? – Атаман уставился на «Галустяна». – Я кого спрашиваю? Ты?!

«Галустян» вновь, в какое-то мгновение короткого, как пистолетный выстрел, ужаса почувствовал себя прежним, совсем недавним несчастным Гордоном, загнанным судьбой в угол, но тут же, не дожидаясь, когда затрясутся колени и руки, что окончательно выдаст его, решительно шагнул вперёд и громко представился:

– Рядовой Галустян! Хорошо владею верховой ездой и отлично ориентируюсь на местности, в том числе в лесу. Изучал радиодело. Владею немецким.

– Ну-ну, – невольно согласился атаман и приказал Галустяну встать в строй.

Уже потом, в сотне, от подозрительных хохлов «Галустян» раза два слышал: «Та вин же на жида похожь…» Но прошло ещё несколько дней, и всё прекратилось. Началась служба. «Галустяна», учитывая его умение читать карту и познания в немецком языке, зачислили в разведвзвод. А спустя некоторое время перебросили в зону, контролируемую его родной 33-й армией. Действовал он под видом то санитара, то связиста, то делегата-кавалериста. Армия к тому времени уже была блокирована. Однажды в нём шевельнулось: «Перейти, покаяться, воевать вместе со всеми…» Но в следующую минуту взвесил на своих весах, которые ещё никогда и ни разу не подводили: «А куда идти, в “котёл”, где рядовые бойцы, чтобы не умереть от голода грызут копыта лошадей, убитых ещё осенью? Да там через пару недель, не от пули, так от голода ноги протянешь».

Каждый раз ему давали всё более сложные задания. Пока два взвода гонялись по лесам за партизанами, их разведподразделение в полном составе действовало в районе Износок – Знаменки. И вот однажды взвод собрали в деревне, занятой ротой, сформированной тоже из бывших военнопленных РККА. Перед строем вышел немецкий майор и вдруг заговорил абсолютно по-русски, без акцента.

– С этого дня вы приданы роте особого назначения, – сказал он и обернулся к их взводному.

Тот кивнул.

– На днях сюда прибудет и ваш атаман поручик Щербаков и другие два взвода со всеми тылами. А сейчас слушай мою команду: кто из вас служил в тридцать третьей армии генерала Ефремова, шаг вперёд!

Вышли трое. В том числе и «Галустян».

– Кто из вас лично знаком со следующими лицами из числа офицеров штаба тридцать третьей армии и штабов подчинённых ей дивизий?.. Что, неужто никто? Так, никто… А кто хоть раз видел в лицо, хорошо запомнил и, в случае необходимости, может снова безошибочно опознать генерала Ефремова?

– Я, – шагнул вперёд «Галустян».

– При каких обстоятельствах вам доводилось видеть командующего тридцать третьей армией?

– Я видел его дважды. Один раз в траншее. Он приходил на передовую. Вёл наблюдение с НП командира роты. Второй раз – в госпитале, куда генерал приехал, чтобы узнать, как обстоят дела с лечением раненых.

– Вы запомнили его хорошо?

– Так точно, достаточно хорошо.

– Дайте словесный портрет генерала.