Гардемарины. Канцлер - Нина Соротокина Страница 36

— Мелитриса очаровательная девушка. Как женщина — она совсем ребенок, очень наивна, как человеческое существо — мудра. Я рада, что судьба послала ей такого достойного покровителя. Но, князь, за ней нужен глаз да глаз, она непредсказуема.

Понимай как знаешь. Никите не хотелось задавать лишних вопросов. Встреча произошла в удивительно романтическом месте. Мраморная (очень холодная!) скамья стояла в отцветающих розах — маленьких, розовых и очень колючих, в тех, что называются шпалерными. К розам примыкала юная, но необычайно богатая плодами рябина, в этом сочетании французского садового искусства и русского палисада было что-то болезненное. В довершение всего где-то рядом располагался грот с «неумолчным фонтаном». Ненатуральность, искусственность обстановки помешала Никите найти правильную ноту в начале разговора. Не удалось сказать Мелитрисе теплых, ободряющих, слов. Но, похоже, девушка их не ждала.

Она изменилась. То есть неузнаваемо изменилась! Сказать, что похорошела — ничего не сказать. Это был другой человек. Может, виной тому — отсутствие очков? Но он уже видел ее без этих окуляров, когда возил в Царское первый раз. Мелитриса сняла тогда очки, но не смогла убрать с лица выражение жалкого недоумения, все как-то щурилась по-дурацки. Или нет… она не щурилась, а, наоборот, таращилась, широко раскрыв глаза. Взгляд был неспокойным и все как-то рыскал. Теперь глаза ее были безмятежны и сини. И еще у нее появилась трогательная привычка, может, она и раньше была, осторожно постукивать пальчиком по нижней губе или теребить меховую оторочку шельмовки (кафтан без рукавов). На Мелитрисе было зеленое платье, а поверх парчовая шельмовка, отороченная соболем. Полной неожиданностью были волосы светло-русые, мягкие на вид, легкие такие прядки над ушами.

— Когда на вас был парик? Тогда или сейчас?

— Конечно, тогда, — она фыркнула по-кошачьи. — Ах, князь, какой вы смешной! Неужели не поняли? Лидия считала, что в трауре только черный цвет уместен.

Никита поймал себя на том, что смущен, как мальчишка. В его-то возрасте потворствовать кокетству этой маленькой феи! «Ах, князь… — мысленно передразнил он Мелитрису, — жеманится, как все фрейлины. Такая профессия!»

— Вот вам склянка, — сказал Никита сурово, доставая из кармана врученный Гаврилой кожаный мешочек. — Это от ваших бородавок. Мой камердинер прислал. Ему можно доверять, он великий Гиппократ. Мазать надо утром и вечером каждую отдельно. И очень аккуратно. Вот здесь специальная щеточка. Помните, что это ацидум… то бишь кислота, а в ней какие-то травы… если я правильно понял.

Мелитриса важно кивала, потом поставила мешочек подле себя на скамейку и опять молча уставилась на него любопытным взглядом. Странно, у близоруких людей какой-то особый, мечтательный взгляд.

— Да, вот еще… — спохватился Никита. — Совсем забыл. Здесь домашнее печенье, кажется, жареная индюшка. Словом, Гаврила что-то собрал.

— Вы так и шли по парку с узелком? — спросила Мелитриса, потрясенная.

— Вообразите, так и шел, — ворчливо отозвался он, наверное, девчонка боится насмешек своих товарок — фрейлин, крапивное племя.

— Никита Гаврилович, поверьте, я очень тронута вашей заботой. Простите меня. Можно я вас поцелую, — и, не дожидаясь разрешения, коснулась мягкими губами его щеки.

За спиной Никиты хрустнула ветка, он, живо обернулся, и тут же из лазейки между розами и рябиной вышел молодой человек с крайне неприятным выражением лица. Он шел, как бы стараясь не смотреть на сидящую пару, однако черные живые глаза его все видели и всюду поспевали. Насмешливо скривленный рот, казалось, говорил: «Флирт наказуем, но я никому ничего не скажу».

Никита вспыхнул, он считал, что за подобное выражение на морде необходимо тут же по этой морде… наотмашь, однако Мелитриса как ни в чем не бывало торопливо произнесла:

— Господин Бернарди? Я хотела представить вам моего опекуна — князя Оленева.

Бернарди слегка кивнул, даже, кажется, глаза на миг закрыл, юная его физиономия изобразила крайнюю степень удовольствия, да, он ничему так не был рад и прочая, прочая…

При ближайшем рассмотрении оказалось, что Бернарди — человек не столько молодой, сколько моложавый. Он принадлежал к той породе инфантильных мужчин, которые до сорока, а может, и до пятидесяти лет будут ходить а юношах. Нежную, словно у евнуха, кожу на лбу и на щеках его покрывала мелкая сетка морщин. «Да этот проходимец старше меня, и значительно!..» — подумал Никита.

Бернарди раскланялся не без изящества и неторопливо пошел дальше, у него были красивые в лодыжках ноги, их обтягивали розовые ажурные чулки, туфли украшали розовые пряжки.

— Кто этот франт?

— Это очень известный человек, — скороговоркой проговорила Мелитриса. — Он итальянец. Бернарди — ювелир Их Высочества. Он делает великолепные украшения. Он знает всех, и все знают его.

«Хорошо, что я не треснул его, — подумал с облегчением Никита. — Только не хватало тебе драться с ювелиром! — и тут же устыдился. — Вы сноб, князь… Это неприлично. Что пристало англичанину, русскому не всегда впору…» Ему вспомнился другой ювелир, тоже итальянец. Он был толст, добродушен, талантлив. И он любил их: Марию и ее смешного отца Венценцо Луиджи. Бог мой, как давно это было!

Мелитриса тронула его за рукав. От неожиданности он вздрогнул.

— Что?

— Вы задумались.

— Просто вспомнил другого ювелира — Их Высочества — Елизаветы. У ювелира была дочь красавица — Мария. Давайте закажем у этого Бернарди драгоценный убор к вашему дню рождения.

— Он очень дорогой ювелир, — насупилась Мелитриса.

— Закажем к дню вашего ангела ожерелье с изумрудами и серьги, — не унимался Никита. — Сколько вам исполнится — пятнадцать, шестнадцать?

— В марте мне будет восемнадцать, — обиделась девушка. — И мне не нужны драгоценности. Во-первых, я не очень богата, а во-вторых, — она улыбнулась и сказала очень искренне, — понимаете, милый князь… Любая девица на моем месте была бы счастлива получить такой подарок! А я нет. Чего ради вы мне будете что-то дарить? Потом я буду бояться, что его украдут. И главное, я не та женщина, которой идут драгоценности.

Никита смотрел на нее во все глаза. Скажите пожалуйста, это юное создание уже называет себя женщиной!

— Князь Никита, вы ее любили? — спросила Мелитриса шепотом, — Марию…

— Любил, да, видно, мало. На мне грех, что мы расстались.

— Расскажите.

— Да нечего особенно рассказывать. От беды и сраму отец отвез Марию в Венецию. Луиджи давно стремился домой, а тут все как-то совпало.

— Что совпало? Что? — голос Мелитрисы задрожал.

Без малого десять лет назад история эта лежала на душе тяжелым невостребованным грузом. Ею никто не интересовался. Гаврила не хотел бередить старые раны, и потом, он с самого начала был на стороне отца — старого князя Оленева. Белов оставлял право за людьми поступать так, как им удобно. Что удобно, то и истина, — любил он повторять. И только Алеша Корсак с Софьей, они очень любили Марию, отнеслись к его отказу жениться как к предательству. Может быть… Просто его страх за покой и здоровье отца перевесил все. С детства он был властителем дум его, слово и желание отца было законом. А старый князь Оленев хотел перед смертью единственного — сделать Никиту, незаконнорожденное чадо свое, наследником герба, славы и денег рода Оленевых. Прав был старый князь или нет, теперь уже не узнать, но тогда он был абсолютно уверен, что брак с простолюдинкой сорвет все его планы.