Божья Матерь в кровавых снегах - Еремей Айпин Страница 36

И ум женщины помчался в обратную сторону, в глубь прожитых лет. Вспомнился тот год, когда родился Пойтэк. А родился он в год жестокой зимы, в самые сильные срединнозимние морозы. В помете было пять или шесть щенков. Все они замерзли, кроме одного.

В тот вечер, покормив собак, Хозяйка задержалась у конуры Пойтэковой матери, оленегонной лайки Соснэ. Та, дрожа от холода, жадно глотала пищу. Хозяйка поняла, что собака обрадовалась не столько ужину, сколько теплу. В холода всегда хорошо нагревали «собачий котел». Под ногами матери на травяной подстилке копошился и едва слышно попискивал беленький комочек, последний щенок. Матерь Детей постояла в раздумье: не взять ли щенка в дом? Выживет ли в такой мороз?.. Вообще-то для собак были свои правила. С самого рождения собаки должны жить собачьей жизнью. В человеческом доме их никогда не держали и к теплу не приучали. Если начинаешь держать в людском доме, значит, как бы очеловечиваешь их. Стало быть, они должны тогда жить по человеческим правилам. А так не годится. У них свой дом, своя пища, своя тропа. Сам Верховный определил им такую жизнь. У каждой из них своя судьба. У всех разная. И наверное, их судьбы могут быть не менее счастливыми, чем у людей. Кому что предначертано свыше. И жизнь этого белого комочка, как и всякой живности, тоже в руках самого Верхнего. Как Он решит, так тому и быть…

С такими мыслями в тот лунный морозный вечер Матерь Детей вернулась в дом. И, надеясь на советы домашних, рассказала о последнем щенке. Потом, как бы ни к кому не обращаясь, проговорила в раздумье: «Может, в дом его взять…» Хозяин, Отец Детей, молча выслушал ее и ничего не сказал. Это значило: решай сама, как считаешь нужным, так и делай. И Матерь Детей взялась за шитье, отвлеклась от мыслей о белом комочке, как бы забылась на время. Жизнь в доме текла своим чередом. Вечерний чай, колыбельная песенка для доченьки Анны, снова шитье. И вдруг будто кто-то слегка подтолкнул Матерь. Она вздрогнула от неожиданности. Остановила иголку, посидела мгновенье неподвижно, затем не спеша отложила шитье и вышла на улицу. Вдохнув колючий воздух, остановилась у сенных дверей.

От луны было светло как днем. Мороз гулко протыкал «пузыри» деревьев. Изредка с хрустом отваливались ветви сосен. Со звоном оседали на снег лунные куржинки.

Мать щенка, собака Соснэ, звякнув цепью, негромко затявкала, словно подзывала Хозяйку. Подойди, посмотри, что тут с нами происходит! Матерь Детей подошла к конуре. Новорожденный щенок, белый комочек, едва различимый на подлунном снегу, повизгивая, пробирался по тропинке в сторону дома. Не то шагом, не то ползком. Он еще совсем неуверенно держался на дрожащих ножках. Делал несколько шажков, на неровностях тропы спотыкался и плюхался на брюхо. Тоненько поскуливая, царапая утоптанный наст еще не отвердевшими коготками, чуть проползал вперед на животе и потом с трудом поднимался и начинал семенить к дому. Падал. Барахтался на месте. Если переворачивался на бок или спинку, то сучил лапками, как человеческое дитя. Довольно шустро пытался вскочить. Наконец вновь поднимался. Бежал. Неуклюже. Почти на одном месте. Но настойчиво, целеустремленно. При этом радостно повизгивал. Опять же, как ребенок. Он был почти невидимкой на снегу под призрачным лунным светом. И только мечущаяся туда-сюда черная пуговичка кончика носа и тоненький голосок выдавали живое существо.

Женщина остановилась возле собачьего дома. Соснэ, потянувшись вслед за своим дитем и брякнув цепью, опять взлаяла, как бы пожаловалась Хозяйке:

— Смотри, убегает мой сынок!

— А куда ты глядела? — укоризненно спросила хозяйка.

Соснэ потупила умные глаза, опустила взор к снегу, потом виновато ответила:

— Да вот… не усмотрела!

— Упустила?

— Да… вот!

— Ну, так я заберу беглеца в дом?

— Да… так!

— В тепле будет…

— Да… ав-вав!

— Не пропадет…

— Авв-вавв!.. — протяжно, вильнув хвостом, ответила Соснэ.

— Как только потеплеет, он вернется, — сказала хозяйка.

— Авв…

— В твой дом.

— Авв-вавв! — согласилась собака.

Разговаривали, конечно, на разных языках. Женщина — на человеческом, собака — на собачьем. Но Матерь Детей все слова переводила на родной язык, понимала все, что «говорила» собеседница. Да и как не понять ее, если с рождения изо дня в день кормила и поила Соснэ?

Между тем щенок, падая, кувыркаясь, настойчиво полз в сторону людского дома.

— Ну, мы пошли… — сказала женщина.

С этими словами она подняла щенка и направилась в дом. Чудеса, да и только, соображала она, плывя по лунной дорожке, ведущей к сеням. Чудеса! Кто направил неразумного щенка к человеческому жилищу?! Кто оторвал его от теплого материнского бока?! Неужели инстинкт самосохранения подтолкнул малыша на поиски человеческого тепла. Но это невероятно. Он еще слишком мало пожил на земле, чтобы так четко мог сформироваться инстинкт выживания… А могло быть и совсем по-другому. Умная и все понимающая Соснэ сама, взяв зубами сыночка за шкирку, поставила его на тропинку и подтолкнула носом в сторону хозяйского дома, чтобы спасти последнего дитяти. Мол, иди, ползи к спасительному теплу, цепляйся еще неокрепшими коготками за белый свет, за земную жизнь. Но в это тоже поверить трудно. Собака все же не человек, чтобы думать о будущем…

Так и осталось это загадкой для Матери Детей. Так она этого и не узнала, вплоть до сегодняшнего дня.

Женщина шла к дому с теплым пушистым комочком в руках и не только спиной, а всем телом ощущала на себе глаза собаки. Она пристально, не отрываясь смотрела вслед человеку. И когда Хозяйка уже подходила к сеням, взлаяла так протяжно, так жалобно, будто со стоном заплакала: «У-у-ув-вув-вув-ву-у-у!..»

У женщины дрогнуло сердце, она поняла: «Может, оставишь мне сыночка…»

Она остановилась и, унимая застучавшее сердце, глубоко вздохнула, потом, медленно повернувшись, посмотрела на собаку. И негромким, но твердым голосом приказала:

— Кэча, Соснэ!.. Кэча!.. — И, помолчав, тихо спросила: — Это… что с тобой случилось? — Опять помолчала, потом добавила: — Он же вернется к тебе…

Соснэ слабо махнула хвостом, брякнула цепью, присела на задние лапы и, впившись немигающими глазами в хозяйку с ее сыночком в руках, навострив чуткие острые уши, под призрачным лунным светом застыла белым истуканом. Ее материнскую душу одолевали недобрые предчувствия и терзала черная тоска.

Женщина быстро открыла промерзшие двери.

Так Пойтэк впервые попал в человеческий дом. Сначала у него не было имени. Звали его просто Парнишка, Сыночек Соснэ, Собаки Дитя. Он оказался весь белым, ни одной черной шерстинки. Поэтому и получил имя Пойтэк, что значит «куропатка». Был он, как всякий ребенок, очень забавным и любопытным. Отогревшись и окрепнув, он по-хозяйски обошел всю нижнюю, околодверную, часть дома, проверил и обнюхал оба нижних угла. Желая поближе познакомиться, подходил к людям, терся о ноги, иногда ненавязчиво взвизгивал, просил внимания. А может быть, просился на руки. Всем домочадцам он понравился. Но когда холода пошли на убыль, его отвели на улицу, в собачий домик. Ибо в семье придерживались веками сложившегося правила: человеку — человечье, собаке — собачье. Так в первый и в последний раз Пойтэк пожил в человеческом доме.