"Вставайте, братья русские!" Быть или не быть - Виктор Карпенко Страница 36

Как стал лед на Волге, Андрей заторопился домой в Городец. Роман Федорович его не удерживал, понимая, что нет ничего дороже семьи. Навалив подарков для внуков, он проводил из Ошела санный обоз с хлебом и солью. Чтобы избежать голодной зимы, Андрей обратился к отцу за помощью. Хотя Новград Нижний был гораздо ближе, но и там голодовали. По устоявшемуся льду, покрытому тонким слоем снега, ехать было приятно. Мороз стоял небольшой, полозья скользили легко — чего еще надо для скорого возвращения домой. Но какая-то тяжесть мешала радости пути, тревога не покидала Андрея. Он готов был оставить обоз и верхом безостановочно спешить в Городец, но ответственность за людей и груз пересилили.

— Ты чего мечешься, Андрей Романович? То вперед уйдешь, то вернешься… — забеспокоился за друга и военачальника сотник Ярема Лакун. Были они одногодки, многое за последние полтора десятка лет пережили, не раз спасали друг друга от смерти и потому доверяли друг другу всецело.

— Тревожно мне. Я уж какую ночь не сплю. Сон нейдет.

— С чего бы это? Мы вроде молодцы. Вон какой обоз везем… Месяца, почитай, на два хлеба хватит. Да я к тебе не с этим: давно спросить хочу — это правда, что твой отец царю Ошела голову срубил? Мне о том его огнищанин сказывал.

— Было дело, — не без гордости за Романа Федоровича ответил Андрей. — Мне о том Мария рассказывала, она-то врать не будет. Как-никак дочь царя Волжской Булгарии!

— Да ну! — не поверил Ярема. — Это тетка Мария самого царя дочь?

— Да, и что с того? А до крещения ее звали Зора. Ее отец царь Алтынбек дал ей в приданое земли под Ошелом, да и часть земель царя Росу перешли к Роману Федоровичу. А князем-то он уж стал потом.

— Ну, дела! — не без восхищения воскликнул Ярема. — Так это все к тебе перейдет… Ну, потом, как отца не станет.

— Зачем? — усмехнулся Андрей. — Там наследники есть, двое, если ты заметил… Да и не отец он мне вовсе. Вернее, отец, но не по крови.

— Вот те раз! А кто же твой истинный отец? — не унимался Ярема.

— Был, да помер. Погиб под татарами.

— А жена твоя не царских, случаем, кровей? Имя-то какое у нее… не наше…

— Наше имя! И она наша, из-под Новугорода Низовского. Да уймись ты наконец, — с раздражением воскликнул Андрей. — Чтобы языком молоть попусту, лучше бы поехал в конец обоза да подогнал нерадивых. Вона как возы растянулись. Не дай Бог, черемисы нагрянут иль мордва белоглазая.

Сотник ускакал в конец обоза, а Андрей стал перебирать в памяти разговоры с отцом в последний день пребывания в Ошеле. Роман Федорович что-то знал, но скрывал. То тянул с обозом, а то в два дня возы были увязаны и готовы в путь. Неужто татары? Коли так, то сказался бы Роман Федорович. Хотя при прощании как-то мельком проронил: я скоро буду, я следом… Что за этим кроется? — терялся в догадках Андрей.

Последний день пути был самым трудным: запуржило, заметелило. День превратился в ночь. Лошади устали и не хотели идти. И рядом был дом, а пришлось сделать привал и переждать непогоду.

А утром оказалось, что до Городца не дошли всего две версты. Но радость предстоящей встречи с родными была омрачена рыбаком, долбившим лунки под сети в затоне. На вопрос «Как там Городец?» — он угрюмо ответил:

— Нет Городца! Раскатала татарвя по бревнышкам…

— Как это? — вырвалось у кого-то из ездовых.

— А вот так!.. Еще по осени пришли. Налетели яко коршуны. Наши даже ворота не успели запереть. Кто с мечом был взят — побили, остальных в полон увели. Мало кто спасся.

Последних слов Андрей уже не слышал. Обжигая лошадь плетью, он понесся к городу.

Андрея встретил занесенный снегом распахнутый зев ворот, и лишь протоптанная тропинка говорила, что в Городце еще теплится жизнь.

Оставшиеся жители стекались к подошедшему под стены города обозу. Слез не было, они были выплаканы раньше, и лишь ждущие, голодные, наполненные тоской глаза взирали на городецкого воеводу.