Четыре войны морского офицера. От Русско-японской до Чакской войны - Язон Туманов Страница 36

Мы отнюдь не сомневались, что и наш Николай Викторович также с честью вышел бы из опасного положения, но это стоило бы и ему и его окружающим такой серьезной встряски нервов, что об этом у нас толковали бы целый день. Влетело бы всем: и вахтенному начальнику, не доложившему вовремя, что «Ослябя» идет быстро нам на сближение, и вахтенному офицеру, которому не вахту править, а ворон ловить, и рулевому – за то, что вяло кладет руля на борт, и даже вахтенному механику – за то, что машина не так быстро дала самый полный, как то следовало в такой момент.

Что касается нашей артиллерийской стрельбы, то сам Господь Бог избавил нашего первого больного командира от присутствия на этом зрелище. Это было бы таким жестоким испытанием для его больных нервов, что если бы до этого ему еще не было бы необходимости в лечении, то после первой же нашей стрельбы ему неминуемо потребовался бы госпиталь. Да и можно ли было ожидать иного? Корабль, укомплектованный в большинстве новобранцами и запасными, стрелял в первый раз в своей жизни! Мы себе ясно представляли, что должен был испытывать наш бедный адмирал, сам прекрасный артиллерист, бывший до войны начальником Учебно-артиллерийского отряда, при виде такого искусства в стрельбе эскадры, которую он вел в бой, и с кем же? С противником, неизмеримо сильнее его, натренированным в боях с нашей Первой эскадрой, которая по своей подготовке была не чета нашей; с противником, окрыленным победой и защищающим берега своей Родины!

После первой стрельбы вскоре последовала вторая, которая прошла уже значительно лучше первой, доказав воочию, как нам необходимы были эти практические стрельбы. Была ли у нас третья, я не помню, но зато с уверенностью могу сказать, что не было четвертой, и не потому, что нам не хватало на нее времени, – за мадагаскарское стояние мы успели бы сделать не только четвертую, но и десятую и двадцатую стрельбы. Причина к тому была более существенная: у нас иссякли снаряды для практических стрельб; тратить же наш боевой запас мы, естественно, не могли.

А в это время в далеком холодном Петербурге, в уютном кабинете, сидел солидный господин, в сюртуке морского офицера с блестящими погонами капитана 2-го ранга, и писал ^[86]. Большой мастер слова и пера, он писал горячие и красноречивые статьи, в которых убеждал русское общественное мнение в том, что несмотря на гибель Первой Тихоокеанской эскадры, у России имелось еще много шансов выйти победительницей на море. Статьи эти печатались в «Новом времени» и лили целительный бальзам на души страдавших за русский флот и за судьбу войны патриотов. Он не просто убеждал всем весом своего авторитета, как моряка и специалиста в вопросах морской тактики. Нет, он доказывал. Доказывал ясно, неоспоримо, с цифрами в руках, при помощи точнейшей из наук – математики. А что может быть красноречивее цифр и убедительнее четырех действий арифметики?! А он именно манипулировал цифрами и аргументировал сложением и вычитанием. Он изобрел точнейший способ определения боевой силы корабля при помощи коэффициентов, разобрав каждый корабль по косточкам и оценив коэффициентом каждую косточку. С уничтожающей силой логики он доказывал, что артиллерии в зависимости от количества пушек и их калибра принадлежит такой-то коэффициент, броне – такой-то, скорости хода – такой-то и т. д. Затем приводились подробные данные нашей несчастной эскадры и японского флота. Выписывались коэффициенты и ставились знаки плюс. Евтушевский, помоги! Ура, итоги подведены и вот уж можно сравнивать. Боже, как все было ясно и просто! Но ведь все гениальное всегда просто!

Но что это? Как будто у японцев получалась сумма коэффициентов, значительно превышающая нашу! Но читатель успокаивался сообщением, что в следующем номере «Нового времени» он узнает, как выйти из этого затруднения. На следующее утро российский патриот лихорадочно разворачивал пахнущий еще свежей типографской краской номер газеты и за стаканом горячего кофе с филипповским калачом, густо намазанным маслом, узнавал, что адмирал Рожественский забрал с собой далеко не все, что имелось в Балтийском море. Приводился подробный список старых калек, преступно оставленных нашим Адмиралтейством дома; снова – небольшое упражнение в арифметике. И… ура! Все сомнения и страхи разлетались как дым: россияне ясно видели, что стоит дослать Рожественскому несколько старых посудин (только бы дошли, черт бы их побрал!), чтобы сумма коэффициентов его армады почти не уступала японцам. Затем – легкое усилие хотя бы одного из святых покровителей русского флота, и… «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс!»

Так писал этот крупный авторитет в военно-морских вопросах, и эта страшная и подчас слепая сила, именуемая общественным мнением, заработала полным ходом. И вот мы на далеком юге, под палящими лучами мадагаскарскаго солнца, достреливая неопытными руками свой жалкий запас практических снарядов, узнаем, что во льдах Балтийского моря усиленным темпом готовятся идти нам вдогонку несколько плавучих калек, в возрасте почтенных родителей придумавшего эту посылку мудреца, – для того, чтобы, доставив адмиралу Рожественскому недостающие ему коэффициенты, обеспечить ему разгром японского флота.

Сейчас, четверть века спустя, когда Цусима отошла уже в далекое прошлое, когда русский флот блестяще выдержал в обоих своих морях – Балтийском и Черном – страшный экзамен мировой войны, доказав справедливость русской поговорки «за битого двух небитых дают», сейчас, когда я задумываюсь над этой удивительной страницей истории русского флота, мне кажется совершенно непостижимым одно обстоятельство: каким образом и чем удалось автору этой абсурдной ереси о коэффициентах замутить головы своих соотечественников и внушить им несбыточные надежды? Каким образом не нашлось не только ни одного морского офицера, но просто здравомыслящего человека, который написал бы ему немного, но уничтожающих слов? – «Послушайте, г-н К.: допуская, что ваши коэффициенты абсолютно точны в смысле оценки боевой силы корабля, они все же совершенно не пригодны для оценки боевой мощи двух эскадр, ибо вы упустили из виду самый важный – коэффициент моральный и степени подготовки личного состава ^[87], абсолютно не поддающийся какому бы то ни было предварительному математическому учету. Ваш способ прогноза был бы очень пригоден, если бы русская эскадра вдруг разделилась бы на две части, которые и вступили бы в бой друг с другом, или, если бы то же самое проделал японский флот. Тогда, с помощью ваших коэффициентов, можно было бы с огромной степенью достоверности предсказать победу той или иной части. Но сравнивать при помощи бездушных коэффициентов две столь разнородные в личном составе эскадры, как Вторая Тихоокеанская русская и японская, это, г-н К., абсурд, и абсурд в высшей степени вредный для вашей Родины!»