Асы немецкой авиации - Йоганн Мюллер Страница 36

Хартман снова добился двух побед, как и Штайнхоф, но Баркгорн на этот раз ограничился одним самолетом. Он вместе с Эвальдом повредил пять самолетов, но сбил только один, что, если мне не изменяет память, было его недельной нормой. Последний вылет в этот день тоже был полон событий, но оказался довольно скучным. Я сумел довольно легко добиться трех побед, о которых решительно нечего сказать. Хартман тоже добился успеха, всего в этот день он претендовал на 11 самолетов, но не все были подтверждены.

Я претендовал на 11 побед в этот день, и еще 7 самолетов были, вероятно, сбиты, так как они были тяжело повреждены. Мои победы было легко подтвердить, но остальные самолеты так и остались под вопросом. Вполне возможно, что какой-то другой пилот добил моего подранка, и наоборот. Если только вы не видели огонь, парашют или дым, вы не могли сказать, что этот истребитель подбит вами или вашими товарищами, а то вообще дружественным огнем. Этим вечером мы позволили себе немного выпить, чтобы отпраздновать выдающийся успех, и отправились спать примерно в 22.00. Это пришлось сделать, так как следующий день обещал быть не менее напряженным, впрочем, как и все остальные дни.

Как и большинство из нас, Хартман не слишком уважал противника, прежде всего из-за неважного качества его техники. Мы часто осматривали обломки разбившихся Яков, МиГов, ЛаГГов и других самолетов. Очень часто на них не было современных прицелов. На многих самолетах мы видели кольца, нарисованные на лобовом стекле, которые указывали примерную точку прицеливания. Но следует помнить, что англичане и американцы посылали русским свои самолеты, такие как Р-40, Р-39, «спитфайры», «харрикейны» и средние бомбардировщики.

Вот эти западные самолеты имели современные прицелы, причем довольно хорошие. Русские часто раздевали эти самолеты. Кроме того, русские пытались копировать современные прицелы и даже использовали наши трофейные прицелы «Реви». То, что могло сработать в боях 1941 и первой половины 1942 года, было глупо и опасно использовать в 1943 и 1944 годах. Русские пилоты постепенно становились все лучше, их подготовка и самолеты стали неплохими, а в элитных гвардейских частях можно было встретить по-настоящему умелых и отважных пилотов. Эти летчики были бесстрашны и отлично подготовлены.

За время войны наша эскадра JG-52 сбила более 11 000 самолетов, и мы все были и остаемся добрыми друзьями. Мы теряли товарищей каждый год, и потому кружок друзей становился все у́же. Величайшей радость для меня были моменты, когда мы все собирались вместе, но, что бы вы ни думали, мы никогда не обсуждали ход войны. Мы разговаривали о наших детях, внуках, о том, как мы хорошо работаем, и вспоминали тех, кто ушел со времени нашей последней встречи. Кружок друзей – это всегда здорово.

За всю войну я прыгал с парашютом четыре раза, несколько раз садился на вынужденную и семь раз был ранен. Впрочем, две раны были всего лишь легкими царапинами. Меня наградили нашивкой за ранение – последовательно черной, серебряной и золотой. Я не помню точно, скалько раз сажал поврежденный истребитель на брюхо, так как мою летную книжку и Рыцарский крест с Дубовыми Листьями присвоили американцы, когда я в конце войны попал к ним в плен. Но, если я правильно помню, у меня было от 10 до 12 вынужденных посадок, причем не все по причине боевых повреждений. Я был бы благодарен читателям, если бы кто-нибудь все-таки отыскал мою летную книжку. Если такое случится, я подарю ее своему внуку.

Вспоминая вынужденные посадки, могу рассказать об одной. Меня подбила зенитка, и мотор потерял охлаждающую жидкость, после чего его заклинило. Пожара или дыма не было. Я видел линию фронта примерно в трех километрах от себя и начал планировать. Я видел, как приближается земля, но так как самолет сохранил управление – работали закрылки, элероны и руль, – он вел себя, как тяжелый планер. Так как мы все когда-то учились летать на планерах, посадка не представлялась сложной. Однако Ме-109 – слишком тяжелый планер.

Каким-то образом охлаждающая жидкость попала в кабину. Вероятно, разрыв зенитного снаряда пробил радиатор и вдобавок повредил топливный бак и разорвал бензопровод, так как я чувствовал противный запах. Поэтому последние 15 минут были крайне неприятными, я быстро скользил к земле и старался выбрать для посадки гладкий участок.

После приземления я увидел, что немецкие солдаты машут руками и что-то кричат мне. Я открыл фонарь и прислушался. Они кричали: «Ты на минном поле. Не двигайся!» Я подумал, что минное поле – это последнее место, где я хотел бы очутиться, но уж если я попал в самую середину, то почему бы мне не выбраться отсюда?

После этого я выпрыгнул из кабины и вдруг усомнился в собственных мозгах. Левое крыло, на котором я стоял, начало медленно клониться к земле. Я понимал, что если оно попадает на мину, то оставшееся горючее моего Ме-109 вспыхнет, потому что чувствовал запах вытекающего бензина. И если даже я не сгорю, то осколки мины меня изрешетят. Поэтому я решил плюнуть на все и аккуратно прошел 30 метров до края минного поля, после чего оказался в безопасности.

Немецкие солдаты качали головами и смотрели на меня, не веря собственным глазам. Потом один из них козырнул и сказал мне: «Это самая безумная вещь, какую я когда-либо видел». Я ответил, что лучше быстро все закончить, чем ждать до бесконечности. Я предположил, что у них имеется карта минных полей, с помощью которой они могли меня вывести, но мне ответили, что такой карты нет. «И вообще я не могу понять, почему вы решили приземлиться именно на минном поле?» Ну что на это можно ответить?

Меня часто спрашивают, какая битва стала для меня самой памятной, ведь мне было что вспомнить, потому что я совершил более 1100 вылетов. Но я запомнил 5 июля 1943 года, когда сбил 11 самолетов во время 4 вылетов за один день. Один советский пилот, с которым я столкнулся, был чертовски хорош, не как все остальные. Этот парень оказался умелым пилотом. Его проблема заключалась в том, что он летал на устаревшем истребителе Як-1 с неважными характеристиками, хотя тот был достаточно маневренным на малых высотах и имел меньший радиус виража, чем Ме-109. Вдобавок он имел достаточно сильное вооружение и мощный двигатель. Проблемой первых Яков было отсутствие протектированных баков и потому высокая уязвимость. Более поздние Як-9 были лишены этого недостатка и в умелых руках были грозным оружием.

Советские пилоты в своем большинстве были не так хорошо подготовлены и способны, как английские или американские. Мы сталкивался с ними в самом начале войны. Впрочем, и среди русских попадались исключения. Практически все пилоты люфтваффе когда-нибудь сталкивались с этими исключениями, которые были великими пилотами. Они совсем не рвались ввязываться в маневренные бои, называемые собачьими свалками. Я не думаю, что это была трусость, потому что русские без колебаний шли на таран, если выпадал шанс. Я полагаю, что сказывался недостаток тактической подготовки, неспособность самостоятельно соображать, привычка полагаться только на решения командира звена. Если вы сумели выделить командира звена и быстро сбить его, остальные летчики тут же теряли боевой дух.

Я также видел советских летчиков на хвосте своего самолета, они вели огонь с дистанции не более 100 метров, но не могли добиться решающего попадания. Я полагаю, это было из-за плохой стрелковой подготовки или плохой летной подготовки. Во время одного из боев русский поймал меня, снаряды летели мимо кабины и слева и справа, но лишь пара попала в цель. Зато я потом быстро сбил его. Скорее всего, так происходило потому, что их самолеты не имели хороших прицелов, как я уже говорил. Они не позволяли брать правильное упреждение, но если русский заходил вам в хвост, он мазал, как я думаю, просто по причине неопытности. По крайней мере, до 1943 года все обстояло именно так.