Глаголют стяги - Иван Наживин Страница 35

И чрезвычайно знаменателен этот величавый рост русской силы даже в его ближайшем окружении. Приведённые им самим с Поморья варяги, среди которых было немало и чуждых по крови свеев, урманов, готов, и немцев, и доней, чувствуя себя господами положения, не только наводили, когда нужно, порядок, но производили немало и бесчинств всяких. И если один из витязей, Сухмантий, вызвавшийся добыть Володимиру живьём лебедь белую и потерпевший на охоте неудачу, боится с пустыми руками показаться на глаза князю, то, подпив, дружинники грозили иногда стрелять в гридню во столовую, убить его, князя Володимира, они бросали ему иногда в лицо румяное угрозу, что, ежели не сделает он по-ихнему, то прокняжит он в Киеве только «до утрия». И это вызывало досаду, и вокруг князя уже вырастала постепенно, незаметно чисто русская дружина, русские богатыри, и прежней воли морским волкам уже не было…

— Да что они больно величаются-то?.. — потихоньку, в уголках начали говорить русские дружинники. — Они на Русь без портков пришли. И конницу-то только у нас наладили… И хошь тех же свеев взять — пущай покажут они нам у себя хошь единый город, который с Киевом нашим вровень стать мог бы!..

— А знамо дело… — поддерживали со всех сторон. — Было время, когда хозары на наших полоняниках ездили, запрягши их, как вола или лошадь, а теперь хозара сама нам дань платит!..

— Старики сказывают, — вмешивался третий, которому тоже хотелось сказать о Руси что-нибудь гордое, — как пришли впервые к нам хозары. «Платите нам дань», — говорят… Подумали наши и решили дать по мечу от дыма… Ну, пришли те к кагану своему и хвалиться стали, что доискались-де новой дани в лесе, на горах, над рекою Днепрскою. И показали ему — мечи. И старцы хозарские подумали, подумали да и говорят кагану: «Княже, недобрая то дань! Мы доискались её саблей, которая остра с одной стороны, а это меч, который остёр с обеих сторон… Смотри: не пришлось бы нам платить дани им!..» На то и вышло…

Загрохотали, опёрлись на мечи, подбоченились:

— Мало ли их на Русь наскакивало, а где они теперь? Погибоша аки обры, как говорится…

— Ты только клич кликни по всей Руси: Волгу вёслами раскропим, Дон шеломами весь вычерпаем!..

И иноземные варяги чувствовали все острее, что почва из-под ног у них уходит, и потихоньку потянули вон. Князь и его советники осторожно отобрали из них тех, которые повернее, наградили их, дали им города в кормление, а остальных Володимир отпустил в Царьград: в гвардии императоров давно уже был варяжский отряд. А перед отходом их он послал царю тихонько грамотицу небольшую: «Вот идут к тебе варяги. Не держи их в городе: сотворят и тебе зло, как здесь. Разведи их розно, а сюда на Русь не пускай ни единого».

Володимир со своими богатырями вернулся из победоносного похода на ятвягов. По случаю этого было назначено всенародное молебствие перед Перуном. Кияне зорко следили теперь, чтобы эти баламуты-нововеры никаких козней не чинили и вместе со всею Русью поклонялись бы богам её. И вдруг заметили, что двое варягов, отец и сын, занимавшиеся торгом на Подоле с землёй греческой — таких гостей звали гречниками — на жаризну не пошли. Возбуждённые кияне сразу осадили их двор.

— Почему не вышли вы на жаризну всенародную?

— У нас свои боги… — весь бледный, обняв сына за плечи, отвечал варяг с высокого крыльца. — Вас никто не неволит кланяться чужим богам, и вы никого не невольте…

Но ему не дали долго разговаривать. Толпа яростной волной всплеснула на высокое крыльцо и через несколько мгновений уже волочила, остервеняясь всё более и более, два окровавленных, изуродованных трупа по двору и тащила пожитки.

— Добре!.. — кивнул своим чубом Володимир, когда гридни донесли ему об этом. — А теперь собирайтесь, детишки, на почестный пир: надо подвиги ваши ратные восславить… А там скоро и в полюдье идти. Уж потрудимся…

И скоро высокая гридница княжая зашумела весёлым пиром. Князь сидел в переднем углу, а вокруг него пили чубатые, уже русские богатыри его, которых и сам он искал повсюду, Русской земле наизберечь, а себе на вспоможенье, и которые и сами уже шли к нему, стольному князю, со всех сторон. Был тут и Порей-полочанин, ростом словно и не величек, а ноготок остёр: его меч кусал ядовито, как змея, и не было от него человеку спасения; и был тут и Емин-новогородец, разгульный и шумный, и Сирко Благоуродливый из славного Галича, больше похожий на чудище из сказки древлей, чем на человека, и славный Рохдай, и Тимоня Золотой Пояс, доспехами веденецкими блистающий, и Ратибор с Поморья, весь исколотый и изрубленный, и мужики-заолешане, которые за семерых ели и никогда словно насытиться не могли… Не мало было и совсем молодых петухов, которые задорно клали голову за землю Русскую… И всякий сидел там, где хотел, — у князя Володимира доброе присловье было: кто до молодцов дородился, тот сам себе место найдёт…

А у окон косящатых Боян, певец знатный, с гуслярами своими приютился. Голос у него был не сильный, но чистый и звонкий, как лесной ключ, и князь никак не мог досыта наслушаться его. А как складывал он песни свои — камень, и тот заплачет!.. Правду, знать, старики говаривали, что певца добра милуют боги…

И поднял старый Блуд турий рог, в золото оправленный:

— Дружина пьёт за тебя, княже!.. Да пошлют тебе боги многие лета…

Низко поклонился Володимир дружинникам своим.

— Пью за дружинушку мою хоробрую!..

И, закинув назад чубатую голову, он допил всё, что оставалось в роге Блуда, — за братство, за любовь, за здоровье. Отказаться от такой здравицы не мог никто и ни под каким предлогом. И крепко крякнул: «Ну и мёд!..»

— А вот что это, дружинники, значить должно, — вдруг поднялся с конца стола басовитый голос славного Рохдая, — что князь заставляет свою дружину деревянными ложками хлебать?.. Гоже ли это дружине княжеской?

— Верно!.. — со смехом поддержали витязи. — То русскому имени поруха… Скуп, скажут, в Киеве князь сидит.

Володимир, смеясь, стукнул кулаком по столу.

— Не в бровь, а в глаз!.. — воскликнул он весело. — Сегодня же прикажу вам всем серебряные ложки выковать. Золотом и серебром верной дружины себе не купишь, а с дружиной и золота, и серебра я найду сколько хочется… Верно!..

И он подмигнул Бояну: начинай-де… Но только тот положил персты свои на струны яровчатые, как через порог шагнул отрок.

— Ты что, Якун?.. — ласково спросил Володимир.

— Да там вой новый подъехал, хочет видеть твои очи ясные, княже… — отвечал отрок. — Уж так-то могутен — взглянуть страшно…

— Воев нам и надобно!.. — вскричал весело князь. — Веди его сюда!

И среди шума гридницы послышался вдруг медлительный, тяжкий шаг, и, закрыв собой всю дверь, на пороге встал заезжий гость. Немудрящ был воинский убор его, но зато сам — вот это был так в самом деле богатырь!.. Было ему уже под сорок, и в курчавой бороде его, под носом картошкой, уже виднелись серебристые нити. Могутное тело так и распирало кольчугу ржавую. Лапам железным позавидовал бы любой матёрой медведь. А ножища — одного удара её, казалось, было бы довольно, чтобы повалить башню-костёр на стенах вражеских. Умные, мягкие, медвежьи глаза его не торопясь обежали всю застолицу, и, сняв свой ржавый шелом с головы курчавой, великан поклонился сперва несколько ошеломлённому Володимиру, а потом и всем дружинникам, восторженно глядевшим на гостя со всех сторон.