История Ирана и иранцев. От истоков до наших дней - Жан-Поль Ру Страница 35

С 306 г. до н. э. все они сочли себя суверенами, начали носить царские титулы и более чем когда-либо следили друг за другом, завидовали друг другу, опасались амбиций друг друга. Самые предприимчивые казались самыми опасными. Это были Антигон и Деметрий Полиоркет. Против них сложилась коалиция, в которую вошли Птолемей, Селевк, Кассандр и Лисимах. Они собрали свои силы во Фригии. Антигон и Деметрий двинулись на них и были разбиты в 301 г. до н. э. в «битве царей» при Ипсе, небольшом городке. Антигон в отчаянии покончил с собой. Видимости единой империи не стало. Возникло три больших политических образования, разделивших владения Александра между собой. Европа отошла к Кассандру, сыну Антипатра, который, каким бы преступником ни был, в качестве царя Македонии воспользовался этим, чтобы объявить себя единственным законным наследником Александра. Египет достался Птолемею, основавшему династию Лагидов, которую ждало самое блестящее будущее. Азия была признана владением Селевка I Никатора, Победителя, который один только и относится к нашему сюжету.

Можно ли ещё говорить для того периода об Иране? Непохоже. Что стало в течение этих десятилетий с иранцами? Неизвестно. Приходится думать, что они просто присутствовали, пассивно, при беспокойных телодвижениях тех, от кого зависела их судьба.

Три государства, принявшие на себя ответственность за наследие Александра, имели сомнительную легитимность. Власть, доставшаяся из рук Фортуны, зиждилась на престиже монарха, которого всё чаще обожествляли, как и его супругу, на огромных богатствах, которые были накоплены в ходе завоевания и продолжали расти благодаря торговле, но концентрировались в руках вельмож, тогда как общественное неравенство становилось вопиющим, наконец, на армии, которая почти постоянно пребывала в действии, непрестанно совершенствовалась, в которой бронетранспортерами служили азиатские слоны, в которой метательные орудия достигли невиданной прежде эффективности, получив возможность метать снаряды массой 80 кг на 150 м. Однако у этих трёх государств был объединяющий фактор, единственный, — греческий язык: он сменил арамейский, на нём говорили повсюду, от Инда до Яксарта (Сырдарьи), от Александрии до Марселя, и он в отсутствие политической империи создал-таки культурную империю, империю эллинизма. Парадоксальным образом последняя будет развиваться как раз тогда, когда политическое могущество этих государств станет снижаться.

С приходом македонского завоевателя старый мир окончательно погиб и родился другой. Исчезли все великие цивилизации древности — месопотамская, египетская, иранская, индская, но на их руинах возникли другие, синтетические, которые цементировал эллинизм. Преобладание мелких полисов, локального патриотизма уступило место преобладанию больших государств. Повсюду возродился имперский идеал, проводившийся в жизнь Киром и Дарием и перенятый Александром, — в Индии, в Италии и даже в далёком Китае.

Нравы, несомненно, пришли в упадок, но никогда ещё не было такого обилия идей, таких встреч народов, традиций, столь многочисленных обменов мнениями и предметами, никогда ещё люди не видели перед собой столь широкого горизонта. Нигде это не было заметно лучше, чем в Александрии, гигантском городе, который сверкал самым ярким блеском благодаря своим библиотеке, музею, маяку и где скоро напишут Септуагинту. Но и другие города, как Пергам, имели далеко не бледный вид. Философия и наука совершали переворот в умах. Это была эпоха Платона, Аристотеля, Евклида и его математики, а также эпоха пергамента, заменившего прежний папирус...

СЕЛЕВКИДЫ

Вся история империи Селевкидов, потомков Селевка Никатора, которые унаследовали александровскую Азию, — не более чем долгая агония, непрерывное отступление, распад, даже если отдельные монархи оказывались энергичными и пытались действовать. Она продлилась немногим более века, потому что с тех пор, как Селевкиды стали править только небольшим сирийским царством, ничего имперского в их истории уже не осталось. Было ли в ней что-нибудь полезное? Несомненно, ведь нет такого даже бесплодного дерева, которое бы не давало, за отсутствием плодов, благодетельную тень — но надо быть крайне снисходительным, чтобы признать это! Она породила иллюзию: отсчёт лет по селевкидской эре, называемой ещё греческой, которую начали с осени 312 г. до н. э., используется до наших дней в мелких сирийских общинах.

Уже тогда возникло явное противостояние западных областей Ирана, оказавшихся в руках иранизированных греков, и восточных, где жили эллинизированные иранцы. Оно породило другое — противостояние города и села, которое непрестанно усугублялось в течение всего III в. до н. э. по мере массового расселения греков в персидских городах. Если города эллинизировались, то с сельской местностью этого не происходило, потому что иммигранты относились к ней с пренебрежением и она представляла собой, как часто будет и позже, заповедник иранизма. Она продолжала говорить по-персидски, жить по-персидски, исповедовать маздеизм, даже если он позволял вновь обрести силу древним богам — Митре или Ардвисуре Анахите. Хотя иранцы того времени мало что по себе оставили, наличие на отрогах Загроса, в Нурабаде, развалин храма огня III—II в. до н. э., ещё довольно похожего на развалины более древних храмов, показывает, что страна хранила традиции.

Если Селевкиды и содействовали развитию эллинизма, хотя гораздо меньше, чем другие, то в Иране при них было огромное пустое пространство: что можно найти на его землях заслуживающего упоминания? Новые дороги, соединявшие Средиземноморье и Азию, которых прокладывалось всё больше; торговлю, по-прежнему активную; национальное богатство, как будто значительное; замечательное местное управление, доставшееся по наследству от Ахеменидов; рост численности греческих колоний, часто устраиваемых на отшибе от местных поселений, но оказывавших влияние на их элиту; основание нескольких городов без особых красот. Греко-иранское искусство было бедным — впрочем, известно оно плохо, и отдельные статуи олимпийских божеств, местного производства или импортные, найденные на местах раскопок, не позволяют составить о нём представление. Обширный разрушенный храм в Кангаваре, между Хамаданом и Керманшахом (ок. 200 до н. э.), немного напоминает храмы Персеполя. Там, как и в других местах, элементы, заимствованные из Греции, как будто приделаны к иранским конструкциям, не образуя с ними единого целого. Казалось, иранский гений навсегда выдохся. Если бы на Востоке не было Греко-Бактрийского царства, а вскоре и эллинизированной Индии, едва ли в актив греческого наследия можно было записать многое.

СЕЛЕВК НИКАТОР

Селевк Никатор был одним из лучших полководцев Александра, сатрапом Вавилонии, довольно иранизированным македонянином, который, как и многие другие, женился на иранской княжне — Апаме. Говорят, она принесла на Запад некоторые восточные вкусы, но по городам, носящим её имя, в том числе по Апамее Сирийской, сохранившейся лучше всех, этого не видно — правда, великолепные развалины последней относятся по преимуществу к римской эпохе. В 307 г. до н. э. Селевк основал на берегах Тигра Селевкию, чтобы сделать своей столицей, а в 305 г. до н. э. провозгласил там себя царём. Потом, в 300 г. до н. э., он в нескольких километрах от побережья Средиземного моря построил вторую столицу, Антиохию. Та и другая находились в областях, весьма отдалённых от центра, скорее греческих и месопотамских, чем иранских, и были очень далеки от восточных провинций империи. Однако последние были необходимы для её процветания, поскольку основные ресурсы она получала за счёт торговли, которую они вели с Индией, Китаем и кочевниками. Селевк это сознавал и, как и его преемники, не раз устраивал походы на восток, чтобы усилить или просто сохранить свою власть, — они почти ничего не дали. Суверен пытался как-то компенсировать эти неудачи, укрепляя власть сатрапов и прочих местных вождей, поощряя развитие городов, предоставляя им более или менее широкую автономию и, как мы уже говорили, реорганизуя дорожную сеть.