Загадка гибели шхуны "Святая Анна" - Михаил Чванов Страница 35

— Но ведь они просто присоединились к нему, — перебил я его. — Ведь ты знаешь, что первоначально он собирался идти один. К тому же в такой критический момент каждый волен распоряжаться своей судьбой, и никто не имеет морального права приказывать другому.

— Пусть будет так. Слушай дальше. «Эта партия собирается до вечера еще остаться на мысе Ниль и уверяет, что догонит меня. Советую им не терять времени напрасно, идти скорее, но, впрочем, это их дело. Мы сейчас отправляемся к мысу Гранта: ждать не могу».

— Но если они сами не хотят бороться за свою жизнь, почему это за них должен делать он? Они же постоянно задерживали его, и не просто путали его планы. В результате побега он вынужден был бросить один из каяков, а это в конце концов привело к гибели большинства. Только эти цитаты, мне кажется, как раз лишний раз свидетельствуют об искренности, честности Альбанова как в оценках своих спутников, так и себя. Ведь он мог бы и приукрасить, подать себя в более выгодном свете, а он этого не сделал…

— Ну, хорошо, хорошо. Но ты все-таки подумай об этом.

И я невольно стал думать. Невольно подтасовывались факты, невольно они приобретали другую окраску. Червь сомнения вселился в меня, пока однажды я не вздрогнул от неожиданной мысли: «Подожди, но ведь Нансен тоже ушел с „Фрама“, и судно затем спокойно вышло на чистую воду, и перед Альбановым, хотя у него были совершенно иные обстоятельства и причины ухода с корабля, был его великий пример! Настоящий моряк не мог покинуть затертого во льдах судна». Но такое обвинение в свое время пришлось выслушать и Нансену. Американский адмирал Грили, еще до начала экспедиции пророчивший Нансену неудачу, чуть ли не ликовал, когда от Нансена долго не было никаких вестей. Когда же Нансен благополучно вернулся, он обвинил его в том, что тот покинул товарищей на затертом льдами судне.

А вскоре я получил письмо от Валентина Ивановича Аккуратова, он как бы почувствовал мое смятение:

«Вы взялись за большое, трудное и благородное дело. Альбанов удивительная фигура среди арктических исследователей. По своим действиям он, несомненно, лидер всех русских землепроходцев нашего века. К сожалению, наш народ о нем мало знает, а ведь Альбанов — классический тип драмы, кино… Его внешнее и не раскрытое еще внутреннее обаяние могли бы сыграть огромную положительную роль в деле воспитания нашей молодежи».

Я тут же в письме задал Валентину Ивановичу несколько вопросов: о Конраде, о виденном им на Земле Франца-Иосифа паруснике-мираже, но ответа долго не было. Только через месяц, уже перед самым Новым годом, получил открытку: «Дорогой Михаил! С Новым годом! Здоровья, счастья, успехов в творчестве! Простите за молчание. Вчера вернулся с Эльбруса. До „Приюта одиннадцати“, к сожалению, не дошел, помешали лавины, в это время здесь уже никто не ходит. А до того был в большом международном автопробеге машин-самоделок. Обнимаю. Валентин».

Открытка как открытка, если бы не одна маленькая деталь: в это время Валентину Ивановичу было уже за семьдесят. Впрочем, в его летной книжке по-прежнему было записано: «годен без ограничений», и он в то время был, несомненно, старейшим летчиком планеты. Мы как-то заговорили на эту тему, и кто-то предложил написать в газету: это же сенсация! Валентин Иванович не на шутку забеспокоился: «Да вы что! Если на самом деле хотите мне добра, не делайте, ради бога, этого. Не надо привлекать ко мне внимание. Сразу „спишут“, найдут из-за перестраховки какую-нибудь причину».

Первое время мы были знакомы лишь по переписке, я несколько раз осторожно намекал, что гожусь ему в сыновья, но по-прежнему получал в ответ: «Обнимаю, Валентин»!

Удивлял он, разумеется, не только меня. Владимир Снегирев и Дмитрий Шпаро, покорители Северного полюса на лыжах, в книге «Путь на Север» потрясенно писали о встрече с ним:

«Мы сидели в крохотной, до синевы накуренной комнатушке, на скрипучих скамьях, расставленных вокруг ветхого бильярда. Многим этой ночью не спалось в полярной аэродромной гостинице. Матовый свет весенних сумерек не давал покоя, бередил душу. До самого утра, как сизый папиросный дым, плыли неторопливые разговоры.

Через некоторое время выяснилось: особенно много историй, связанных с Арктикой, знает пожилой, с мудрым лицом и очень спокойным голосом человек. На нем был бежевый, грубой вязки свитер, кожаные брюки и унты — обычная одежда полярников. Когда он начинал говорить, все слушали его с подчеркнутым уважением. Мы решили, что это маститый ученый, знаток Арктики, приехавший в экспедицию. Потом мы познакомились. Он протянул руку: „Аккуратов Валентин Иванович“. — „Штурман?“ в один голос спросили мы. „Да, — спокойно ответил он, — штурман“. И пыхнул своей трубочкой. Мы смутились. Дело в том, что фамилия штурмана Аккуратова хорошо знакома каждому, кто хоть немного интересуется историей Арктики. Пионер смелых полетов в высокие широты, один из тех, кто участвовал в высадке на Северном полюсе папанинского десанта, штурман первой в мире экспедиции на полюс недоступности, соратник легендарных пилотов — Чкалова, Водопьянова, Черевичного, Мазурука, флаг-штурман полярной авиации Аккуратов существовал в нашем сознании легендарной и далее, если хотите, исторической личностью. Но как же мог он оказаться на этом Богом забытом аэродроме? Нет, встретить его здесь, почти у полюса, в неказистом погребенном снегами домике, было просто невозможно…

Но эго действительно был штурман Аккуратов.

— Каким же непостижимым образом вы оказались здесь, Валентин Иванович?

Он осторожно постучал чубуком трубки о край скамьи, достал из кармана кисет.

— Очень просто: прошел медкомиссию, врачи признали годным к работе „без ограничений“, и вот я летаю обыкновенным штурманом на Ил-14…»

Валентин Иванович в этом ответе перед малознакомыми людьми, мягко говоря, лукавил. Правила авиации суровы и даже жестоки, тем более правила и порядки полярной авиации. А когда тебе за семьдесят, вообще не идет речи ни о какой медицинской комиссии. На самом деле все было несколько иначе, и знал об этом только самый узкий круг людей… Пришло время, и знаменитого полярного летчика, главного штурмана Управления полярной авиации с почетом отправили на пенсию. Его друзья-товарищи по Арктике, оказавшись в непривычной сначала роли пенсионеров, скоро освоились с ней: стали писать воспоминания, превратились в непременных гостей пионеров, и винить их в этом нельзя, пионеры в очередной раз торжественно повязывали им пионерские галстуки, а Аккуратов куда-то пропал, и со временем о нем вроде бы даже забыли, да и жив ли он вообще? Было ведь и такое — спивались…

И вдруг Н. П. Каманин, руководивший тогда отрядом космонавтов, на одном из полярных аэродромов во время одной из полярных тренировочных экспедиций встречает Аккуратова. Радостный возглас:

— Валя, что ты тут делаешь? Все тебя потеряли.

— Да тише ты, не ори, прошу тебя!.. — пытался урезонить его Аккуратов.

А Каманин не унимается:

— Да вы хоть знаете, кто это?! — не замечая, что больше космонавтов к его голосу прислушивается местное и прилетевшее вместе с Каманиным авиационное начальство.