Украденная победа 14-го года. Где предали русскую армию? - Виктор Устинов Страница 35

Германская особенность состояла в том, «что немцы не ограничивались только наемными агентами, которые возводятся иногда до «королевского достоинства, но они шпионят в высшем свете лицами, занимающими высокое положение в обществе; они шпионят среди целого класса населения, подготавливают к себе расположение отдельных слоев общества, если там им почва для этого благоприятствует; возбуждают у будущего противника элементы населения, склонные к брожению; подкупают для этого агентов и провокаторов; широко подкупают печать свою и чужую, провидя далеко вперед. Они заранее привлекают к себе целые страны или искусно отвлекают их от союзов против себя» ^[223]. Шпионство германских колонистов, рассеянных по всей России: арендаторов, купцов, приказчиков, поселившихся вблизи военных объектов и крепостей, было давно известно, но с ним не велось борьбы ^[224].

Особенно много немецких и прусских агентов осело в столице русской империи и Царском Селе, и прибалтийских землях. Их сильные резидентуры функционировали в Варшаве, Хельсинки, Таллине, Риге, Динабурге, Выборге и других городах империи. На прусскую разведку работало много курляндских помещиков, к которым принадлежал и сам граф Фредерикс. Его многочисленные протеже, внедренные в структуры царской власти в период, предшествующий Великой войне, и в ходе нее, играли важную и решающую роль в определении внутренней и внешней политики царской России. Предназначенный, по мысли императора Александра III, для конюшенных дел, он, с позволения и попустительства Николая II и его жены императрицы Александры Федоровны, стал вершить дела государственные и привел их, с помощью немецких агентов и их русских пособников, в такое расстройство, что Россия в Великой войне должна была умываться собственной кровью. Успеху Фредерикса содействовало и назначение комендантом царского Двора генерала Воейкова, женатого на дочери графа Евгении, даме из свиты императрицы и ее личной приятельнице ^[225].

Ценные услуги немецкой разведке оказывал еврей Игнаций Манус, маклер петербуржской биржи и друг Распутина, в окружении которого всегда находились пара немецких агентов ^[226]. Манус, как и банкир Рубинштейн, находился в сердечных и дружеских отношениях с Барком, министром финансов в правительстве Горемыкина, и все вместе они препятствовали мобилизации и финансированию русской промышленности на нужды войны. Пособником Мануса был и Александр Вышнеградский, влиятельное лицо в петербургском свете и директор столичного международного банка. Эти люди информировали Nachrichtendienst о таких важных вопросах, как, например, программе модернизации русской армии, рассчитанной на 1914 – 1917 годы.

После начала Великой войны и провала германо-австрийских планов в скорой победе над Антантой, в Петербурге сформировался широкий и влиятельный круг сторонников сепаратного мира с Германией и Австро-Венгрией, смело и открыто демонстрировавших свои взгляды в столичных салонах. К этому кругу принадлежали влиятельные сановники двора, министры правительства, члены Государственного Совета и Государственной Думы – такие как Горемыкин, Штюрмер, Голицын, Маклаков, П. Дурново, Дрентельн, Танеев, Щегловитов и многие другие. Измена и предательство гуляли по коридорам царской власти, и никогда врагам России не было так легко и вольготно творить свое черное дело, как в эту войну. Столица империи в годы войны ни в чем не изменила своего лица: буйствовали шуты и клоуны, клеймя со сцен и кафедр все русское, кипела жизнь на биржах и в салонах богатых и именитых петербуржцев, где о войне говорили с пренебрежением и даже со злостью. В Петрограде без устали шли балетные и цирковые представления, скачки на ипподромах, кордебалеты. Разжиревшая петербургская знать платила огромные деньги за место в театре. Сборы представителей кордебалета давали невиданные барыши. Репортеры объявляли, что «танцовщицы получали ценных подношений на десятки тысяч рублей. А в кружки для беженцев и на подарки в окопы для солдат не опускали даже копейки» ^[227]. На Восток от Днепра и Москвы война почти не ощущалась. Газеты и журналы, скованные жесткой цензурой о войне не сообщали, «критика Германии была запрещена» ^[228].

Такого еще в России не было. В Лондоне и Париже весь правящий класс сплотился вокруг короля и центральной власти и целей войны, в России же она развратилась и, как порочная женщина, искала для себя способы подороже себя продать. Никто не стеснялся открыто выражать свои симпатии Пруссии и Германии, и к этому враждебному хору людей от власти примыкало и много обывателей. Продавалось все: честь, совесть, власть, секреты – и люди, занимавшиеся этим ПРЕСТУПНЫМ промыслом, не преследовались, а поощрялись. Благородные цели войны были подавлены низменными инстинктами столичной знати выжить в этой войне и сохранить свои богатства и привилегии независимо от того, кто победит – Германия или Россия. Большинство этих лиц склонялось к поражению России, так как основные их землевладения и поместья находились в Прибалтийском крае, Финляндии, Польше и западных губерниях, где и до войны было сильно прусско-немецкое влияние, а с началом войны там произошло открытое неповиновение царскому режиму, которое также открыто было поддержано заявлениями кайзера Вильгельма II о принадлежности этих земель германской империи.

В высших аристократических кругах столицы империи широко существовало мнение, что без немецкой культуры и помощи Германии в развитии русской экономики сами русские не справятся с масштабностью дел в своей стране. В разгаре войны князь С. Мансырев писал, что основная задача России в войне – покончить с милитаризмом в Германии и этим ограничиться по отношению к ней. «Опасно было бы подорвать ее могущество в корне; пока она цела – целы и наши государственные устои; в ней поддержка нашего внутреннего порядка; без ее твердой государственности мы, слабые духом, неустойчивые в убеждениях, подпадем под влияние других народов, еще более опасное для нашей мощи и величия; мы воюем с прусским милитаризмом, а не с германским народом; он выше нас по культуре и на долгое время будет и должен быть нашим руководителем» ^[229]. Это было мнение не постороннего обывателя, а князя, работавшего в министерстве императорского двора влиятельным сановником, хорошо знавшего царя и отражавшего взгляды его близкого окружения. Сам министр императорского двора граф Фредерикс был твердо убежден, что Россия должна поддерживать хорошие отношения с Германией. Пруссия, по его мнению, «была последним оплотом монархической идеи – мы нуждались в Пруссии не меньше, чем она в нас» ^[230]. «Ни Франция, ни Англия, – говорил он, – на помощь нашей монархии не придут. Они будут только рады, если Россия станет республикой» ^[231].