Родина слоников - Денис Горелов Страница 35

В тыл крымской группировки врага заслана шайка парашютистов под началом капитана Мигунько. В задачу группы входит разведать, похитить, подслушать, взорвать, перепить, переплясать, перещеголять и сто раз произнести «йа-йа, натюрлих» — фразу, которой специально обучают в русских разведшколах для полной аутентичности. На чем угодно может проколоться русский шпион — на лапаньи передатчика, пьянке 23 февраля, цацканьи с грудными детьми, которых истинному арийцу надлежит истреблять, где только попадутся, но на «натюрлихе» — никогда! С помощью эсэсовской формы и шикарного, в любшинском стиле, великогерманского хамства капитану удается просочиться в недра курортной немецкой обороны, позагорать в черных плавках, поболтать о мозельском, потрепать по ядреной партизанской щеке Жанну Прохоренко в пикантной тельняшке-обтягайке, обозвать ее «фройляйн» и возродить рыцарские традиции в виде подвальных дуэлей вслепую (лишний убитый фриц никогда не лишний).

Все это время к капитану за хвост пристегнут русский аристократ-отщепенец из князей и белоэмигрантов Николай Леопольдович Двигубский. Именно такие Ф.И.О. носил старый друг Тарковских-Кончаловских — художник студии «Мосфильм», имевший обыкновение последовательно жениться на всех отставных пассиях Кончаловского — Болотовой, Купченко и Аринбасаровой. Произрастал он в Париже, в семье деятелей первой эмиграции, и был репатриирован в рамках оттепели — что придавало отдельный шарм фразе Мигунько: «Ваших, Двигубский, сведений недостаточно для гарантий безопасности человеку, который столько лет работал против своей Родины!» Махровый антисоветчик мечтает выдать наших врагу, для чего пишет подметное письмо и передает кому-то из участников велопробега по шоссейным магистралям Крыма. Стерегут велогонку на изгибах трассы фрицы в униформе «ганс-чурбан»: сапоги-трусыпилотки. Приходится, убив отстающего, вводить в заезд героя-камикадзе по имени Серафим, который всех обгоняет, возглавляет пелотон и увлекает его за собой в пропасть. Летящие за серафимом под откос фашистские велогонщики будут стоять перед глазами до самой смерти — как и заупокойная речь т. Мигунько: «Нам ли, рыцарям рейха, бояться Вальхаллы?» В дальнейшем рыцари рейха охотятся в кущах с криками «Пу! Пу!», опознают переодетого лазутчика по татуировке «Вова», а их летчика остальные вовы мочат в сортире-скворечнике у кромки посадочной полосы. Остается добавить, что играл капитана только что отснявшийся в «Рублеве» Анатолий Солоницын, который на самом деле никакой не Анатолий, а чистопородный Отто — ибо родился в дальней провинции в год триумфа челюскинской экспедиции и был назван в честь ее вождя О. Ю. Шмидта. С таким именем сам аллах велел щелкать каблуками, носить на фуражке череп с костями и щупать официанток (боже, осенью 41-го Отто Солоницын пошел первый раз в первый класс! Бедный ребенок).

Вообще-то непревзойденными асами художественной дойки ура-патриотики заслуженно считались братья Михалковы. Стоило забрезжить финансовым затруднениям и долговой яме, братья-разбойники садились за стол и выдавали бойкий текст про казахских шпионов в Харбине и истребителей басмачества в Туркестане. Вместе и порознь они написали: «Конец атамана» (1970) — для зачинателя казахского художественного кино Шакена Айманова, именем которого назван «Казахфильм»; «Седьмую пулю» (1972) — для вождя узбекского кино Али Хамраева; «Транссибирский экспресс» (1977) — для Эльдора Уразбаева и «Ненависть» (1977) — для Самвела Гаспарова. На последней картине соавторы Н. Михалков и Ф. Горенштейн, пользуясь клинической темнотой все той же Одесской студии, окончательно потеряли тормоза и дали колчаковскому карателю фамилию Ставрогин. Прошло! Как и сам сюжет дележки хуторского наследства воюющими сыновьями — красноармейцем Федором, белогвардейцем Степаном и махновцем Дмитрием. Было в 30-х такое лютое слово «карамазовщина» — точное, между нами говоря, слово. Так вот зачинателем этой стахановской страды на тучных нивах правоверного сюжетосложения были отнюдь не они, а друг семьи, писавший в паре с Кончаловским «Рублева» и «Иваново детство», патриарх советского евангелического кино А. А. Тарковский. Замечено, что всякий, имевший отношение к Одесской киностудии, непременно вспомнит в интервью, «как мы хохотали на съемках». Хохотали мушкетеры и чекисты, пираты и шпионы, альпинисты и капитаны дальнего плавания, не хохотали только принципиально угрюмые К. Г. Муратова и С. С. Говорухин. Солнце, море, девки, евреи — чего б и не похохотать? Но рекорд производственного веселья все равно должен принадлежать съемочной группе «Тысячи и одного шанса». По сюжету, база разведчиков укрывалась в потайном погребе коллекционных мускатов, которые ни в коем случае нельзя было уступить врагу. И ведь как пить дать не уступили. На фразе Прохоренко: «Будете еще мускат лакать — запрусь; там и ночуйте» стало ясно, что съемки проходили в по-настоящему творческой атмосфере.