Азеф - Валерий Шубинский Страница 35

Впрочем, скорее всего, Азеф держал в уме несколько вариантов развития событий, и на каждый случай у него был свой план.

План же Савинкова и компании был таков:

«Около 12 часов дня по четвергам Плеве выезжал из своего дома и ехал по набережной Фонтанки к Неве и по набережной Невы к Зимнему дворцу. Возвращался он или той же дорогой, или по Пантелеймоновской мимо вторых ворот департамента полиции, к главному подъезду, что на Фонтанке. Предполагалось ждать его на пути. Покотилов с двумя бомбами должен был сделать первое нападение. Он должен был встретить Плеве на набережной Фонтанки около дома Штиглица. Боришанский, тоже с двумя бомбами, занимал место ближе к Неве, у Рыбного переулка. Сазонов с бомбой под фартуком пролетки становился у подъезда департамента полиции лицом к Неве. Также лицом к Неве, с другой стороны подъезда, ближе к Пантелеймоновской, стоял Мацеевский. Он должен был снять шапку при приближении кареты Плеве и этим подать знак Сазонову. Наконец, на Цепном мосту, имея в поле зрения всю Пантелеймоновскую, находился Каляев, на виду как Покотилова, так и Сазонова. Его обязанность была дать им знак в случае, если Плеве вернется через Литейный проспект».

С высоты своего последующего террористического опыта Савинков признает: диспозиция была крайне неудачна.

В итоге Плеве не был убит, но и никого не арестовали. В какой-то момент Савинков, ждавший известий в Летнем саду, вздрогнул от прозвучавшего взрыва: но нет, это выстрелила полдневная петропавловская пушка. Вскоре появился взволнованный Покотилов и сообщил, что «сбежал Боришанский». Сбежал, потому что заметил за собой слежку. Остальные метальщики оставались на местах. Возвращаясь домой из дворца, Плеве проехал совсем недалеко от Сазонова. Но тот, чтобы не привлекать внимания, развернул пролетку и стал так же, как другие извозчики, — лицом к цирку. В результате он не заметил сигнала, поданного Мацеевским… и не успел достать бомбу из-под фартука и кинуть в цель.

От Азефа между тем не было известий. Группа разъехалась: Швейцер с динамитом обратно в Либаву, Боришанский в Бердичев, Каляев в Киев, Покотилов в Двинск. В Двинске Азефа не нашлось. Решили, что он арестован.

Лишившись руководства, террористы заметались. Савинков считал, что сил на убийство Плеве у партии нет. Другие с ним не соглашались.

Швейцер и Савинков приехали к Каляеву в Киев и принялись зачем-то готовить покушение на Клейгельса (к тому времени переведенного генерал-губернатором в Киев из Петербурга). Боришанский и Покотилов уехали в Петербург, чтобы вместе с Сазоновым и Мацеевским довести до конца «дело на Плеве». «Абрам» (кличка Боришанского) хотел «реабилитироваться», Сазонов и Покотилов были фанатично зациклены именно на личности министра внутренних дел.

25 марта они безуспешно ждали Плеве на Дворцовой площади. Но карета министра так и не проехала.

Разочарованный Покотилов, вынув из бомб заряды, уехал в Двинск — и встретил-таки Азефа. И где! В поезде из Петербурга. «Валентин Кузьмич» объяснил, что заметил за собой слежку и разъезжал по провинциальным городам, чтобы уйти от хвоста.

В действительности Азеф был вызван полицейским начальством за границу. В Париже он встречался с Ратаевым. Между прочим, он завел разговор о том, что-де, как вы думаете, Леонид Александрович, не могут ли бросить в министра бомбу на Фонтанке, у департамента, и получил ожидаемый ответ: на Фонтанке это немыслимо, «меры охраны настолько строги, что едва ли осуществима эта попытка». Агент Раскин был в своем репертуаре: демонстрировал деятельность, выдавал толику правды и… отвлекал внимание, поскольку после неосуществившегося акта 18 марта (Азеф понимал — что-то сорвалось, хотя еще не знал, что именно) он больше не собирался ничего затевать на Фонтанке.

В тот же день, 26 марта (8 апреля), Азеф пишет Ратаеву трогательное послание:

«После свидания с Вами я получил письмо, в котором сообщают мне об опасном состоянии здоровья моей матери, которая живет во Владикавказе. Я не могу себе простить, что, будучи в России, не посетил ее — меня теперь грызет совесть и я во что бы то ни стало хочу поехать повидаться с нею; в прошлом году в августе умер мой отец, которого я тоже не видел, т. к. находился здесь. Вас же я прошу разрешить мне эту поездку, которая продолжится 17 дней…» ^[115]

Азеф попросил выдать ему новый паспорт, на другую фамилию. Видимо, он не хотел, чтобы о поездке знал Лопухин.

И вот — спустя три дня «Валентин Кузьмич» снова в России. И, видимо, встреча с Покотиловым в вагоне не была такой уж случайной.

Критически оценив все то, что без него наворотили и напланировали его подчиненные, он отправился в Киев за Савинковым, Каляевым и Швейцером.

А Покотилов уехал в Петербург. Он собирался через несколько дней повторить покушение, хотя Азеф отговаривал его. Видимо, глава БО в конце концов махнул рукой на фанатичного молодого дворянина, который сам шел в лапы полиции.

Но 31 марта Покотилов погиб при, так сказать, исполнении обязанностей, но не от руки полицейского или палача.

В одном из номеров «Северной гостиницы» раздался взрыв.

«Наши бомбы имели химический запал: они были снабжены двумя крестообразно помещенными трубками с зажигательными и детонаторными приборами. Первые состояли из наполненных серной кислотой стеклянных трубок с баллонами и надетыми на них свинцовыми грузами. Эти грузы при падении снаряда в любом положении ломали стеклянные трубки; серная кислота, выливаясь, воспламеняла смесь бертолетовой соли с сахаром. Воспламенение же этого состава производило сперва взрыв гремучей ртути, а потом и динамита, наполнявшего снаряд. Неустранимая опасность при заряжении заключалась в том, что стекло трубки могло легко сломаться в руках» ^[116].

Взрыв был настолько сильным, что тело разорвало на мелкие части. Полиции попала в руки только маленькая точеная дворянская ладонь. Об этой крохотной ладони было объявлено в газетах; это окончательно убедило боевиков, что речь идет именно о их товарище.