Агата Кристи - Екатерина Цимбаева Страница 35

«— Вернон…

Это был последний крик отчаянной мольбы.

Он даже не поднял глаз, только нетерпеливо тряхнул головой.

Она вышла, затворив за собой дверь.

У Вернона вырвался вздох облегчения.

Больше ничто не стояло между ним и работой…

Он склонился над столом…»

Кто здесь Вернон? Агата Кристи, пожертвовавшая браком ради творчества?.. или Арчи, безжалостно идущий к своей, пусть не творческой, цели? Читатели могут решать по своему усмотрению. А был ли ответ у автора? Разве к психотерапевту или тем более к задушевной подруге приходят со своими бедами для того, чтобы те разобрали их причины и следствия, сделали логический вывод и дали практический совет? конечно нет! к ним приходят высказаться, излить душу — и в одном этом обрести успокоение. Передав Мэри Уэстмакотт сумбур, царивший в ее душе, Агата Кристи несомненно почувствовала некоторое облегчение.

Ненадолго. Все-таки то была не ее история. Но рассказывать о себе подлинной казалось недопустимым даже в автобиографии, рассчитанной на посмертную публикацию. И в 1934 году Мэри Уэстмакотт снова была призвана помочь. Ее имя появилось на обложке романа «Неоконченный портрет». Он обдумывался очень долго, с самого развода, когда память вновь и вновь вызывала счастливые и горькие события прошлого. Протекшие годы внесли некоторую стройность в душевный хаос, столь явный в предыдущем романе. Селия — от начала до конца почти alter ego автора. Ее жизнь, прослеженная с младенчества до попытки самоубийства после разрыва с мужем, часто до деталей совпадает с жизнью Агаты Миллер. Тут есть все, что встретится потом в «Автобиографии», нет главного ее достоинства — светлого покоя и доброты. Кошмарный сон детства Агаты — «человек с пистолетом», которым во сне вдруг становился любой близкий, мама или сестра, — превращен в настойчивый лейтмотив романа. В него, уже наяву, превращается в конце любимый муж (это отчасти повторено и в «Автобиографии»), Следует ли из этого, что история Селии — это целиком история Агаты Кристи? здесь ли искать разгадку таинственного исчезновения? видеть в нем попытку самоубийства? размышлять о существовании некоего спасителя, которым в романе оказался художник Дж. Л.? Нет. Если бы попытка самоубийства была в действительности, писательница не рассказала бы об этом никому, даже Мэри Уэстмакотт: неудачливые самоубийцы не любят вспоминать о прошлом. Доведя героиню до прыжка в реку, она проигрывала предельно драматичную развязку своей собственной истории — но даже в романе не чувствуется ее решимость покончить сразу и со всем.

Да и в других деталях, в описаниях людей есть значительные расхождения с реальностью. Отчасти потому, что подлинные знакомые, еще нестарые и хорошо узнаваемые, могли бы испытать неприятности, узнай их кто-нибудь в романе. Отчасти потому, что их портреты могли бы раскрыть тайну псевдонима автора. Только муж героини Дермот без околичностей списан с Арчи Кристи.

Это сейчас биографы Агаты Кристи вчитываются в строки «Неоконченного портрета», ища там ответы на многие вопросы. Читатели 1930-х годов встретили роман полным равнодушием. Издатель хранил молчание об авторе, как обязывал его договор, хотя и понимал, что раскрытие секрета резко подняло бы тираж. Но из-за Мэри Уэстмакотт ссориться с самой Агатой Кристи было бы чистой глупостью! Сюжет романа не привлек и внимания журналистов, охотников за сенсациями. Биография Селии при всей ее схожести с биографией Агаты Миллер-Кристи была одновременно очень типична. Любой читатель мог вспомнить дюжины милых викторианских девочек, прошедших в юности через войну, вступивших в необдуманный брак, мечтавших о путешествиях, испытавших вполне обычные трудности семейной жизни. Развод — дело более редкое. Но легко было предположить, что эта неведомая никому мисс Уэстмакотт просто воспользовалась обстоятельствами громкого процесса, как нередко делали и до нее.

Селия выведена начинающей и малозначимой писательницей, отчего внезапный уход только что верного и любящего мужа непонятен и не объяснен ничем, кроме банальностей вроде «после одиннадцати лет брака нужна перемена». В те годы такое утверждение звучало нелепо: неужели удовольствие перемены стоит потери социального лица? Неудивительно, что Селия начинает бояться требующего свободы Дермота: «Она помеха для него… Если б она умерла… Он желает ей смерти… Он, должно быть, желает ей смерти, иначе ей не было бы так страшно». В самом деле, убийство представлялось более легким выходом, чем развод, особенно женщине, чей мозг настроен на драматизацию преступлений. Но даже фантазия Агаты Кристи не могла изобразить Арчи или Дермота потенциальными убийцами — слишком явно они добропорядочны.

Словом, ничего интересного в романе не было и типичность психологических проблем героини не искупалась талантом автора. Издательство Коллинза заранее предвидело неудачу.

Но пусть роман лишен литературных достоинств, пусть с художественной точки зрения большая часть текста, посвященная детству и юности героини, кажется бесполезной, пусть сюжета как такового в нем просто нет — суть ли в том? Может быть, то был поиск истоков слабости и силы героини в ее безмятежном прошлом, не научившем встречать невзгоды. Может быть, то была слабая попытка разобраться в причинах краха ее семейной жизни. Может быть… все может быть, но главное, это просто рассказ о своей жизни, какой она представлялась ей в те годы. Но не подведение итогов. Это — подведение черты под огромным жизненным этапом, необходимое перед тем, как начать этап новый. Конец романа оптимистичен: страх прошел, сон забылся, жизнь началась заново. Говоря от имени рассказчика, что Селия «историю свою и свой страх оставила мне», она впрямь оставляла их Мэри Уэстмакотт, чтобы отныне и впредь не вспоминать пережитую боль. С Арчи Кристи было покончено.