Товарищ Павлик. Взлет и падение советского мальчика-героя - Катриона Келли Страница 35

Понятно, что свидетели представляли для властей меньшую проблему, чем подсудимые, поскольку их можно было выбрать и натаскать заранее. Из судебных протоколов видно: перекрестный допрос свидетелей занял немного времени (по сравнению с тем, сколько времени потратили, чтобы сломать сопротивление подсудимых), и опасность того, что свидетели запутаются и начнут противоречить друг другу, была невелика. Тем не менее, следователи проделали немалую работу, выстраивая свидетельские показания наиболее выгодным для обвинения образом. Большая часть свидетелей, привлеченных к делу в ходе следствия, просто исчезли из протокола, хотя ссылки на их показания остались. Свидетели, выступавшие на суде: Татьяна Морозова, Прохор Варыгин, молодой житель деревни Константин Волков и Ефим Галызов — излагали версии, сильно отличавшиеся от первоначальных. Татьяна Морозова, например, сказала, что муж бросил ее и ушел жить к Кулукановым, «где его и женили» [229]. Она также упрекнула подсудимых за то, что никто из них не поинтересовался судьбой детей, когда они исчезли. После того как Морозовых арестовали, Ксения обрушилась на нее с градом непристойных ругательств, а потом сказала: «мы сумели кровь пить, а ты сумей мясо есть» [229об.].

Новые показания Татьяны отличались от старых в деталях, но центральная часть ее рассказа (относительно ненависти к ней и ее детям со стороны родственников мужа и особенной неприязни к Павлу за то, что он разоблачил отца) осталась неизменной. Показания же некоторых других свидетелей изменились сильно. Так, на допросе 23 сентября Варыгин сказал Быкову, что слышал, как Ксения сказала: «Татьяна, мы тебе наделали мяса» [72]. На суде, однако, он повторил версию Ксении, согласно которой Татьяна возражала против того, чтобы Ксения носила еду убийцам ее детей («как не стыдно, убили моих детей»), на что Ксения тогда отвечала: «наделали мяса, так ешьте» [231]. Константин Волков, рассказавший о споре вокруг кулукановской телеги и следивший за Ефремом Шатраковым, теперь представил совершенно новые свидетельства о драке между Данилой и Павлом на рыбалке [233]. А Ефрем Галызов, подслушавший и рассказавший следствию, как обвиняемые сокрушались, что не сбросили тела в Петрушенское болото, теперь громогласно рассказывал историю о разоблачении Павликом Арсения Силина, который спрятал картофель, чтобы потом продать его [233об.].

Большая часть из этого ряда свидетельских показаний направлена на создание образа Павлика Морозова. На суд привели местную школьную учительницу Зою Кабину, которая охарактеризовала Павлика как «настойчивого, активного парня», который «всегда шел впереди всех в проводимых мероприятиях» [230—230об.], несмотря на неодобрительное отношение к пионерам со стороны местных жителей. Павлику выбрали безукоризненных друзей: Якова Юдова (сына местного осодмильца) и Якова Коваленко [230об.]. Клавдия Прозерова, другая школьная учительница, тоже сказала о Павлике, что он «шел всегда первым в проводимых мероприятиях» [230об.] В том же духе о политической приверженности Павлика говорил и Денис Потупчик, зампредседателя сельсовета [231об.]. А Алексей Морозов, один из младших братьев Павлика, утверждал, что Павлик активно агитировал детей за вступление в пионеры [230]. Не оставалось никаких сомнений: убийцы оборвали жизнь исключительной личности.

Единственной диссонирующей нотой в хоре свидетельских показаний оказался неожиданный выпад Ефрема Шатракова, который использовал отведенное ему на суде время не только для того, чтобы обвинить Данилу (который, по словам Шатракова, уже находился в поле, когда туда пришел Ефрем), но и для собственной защиты. Он заявил, что дружил с Павлом и что протокол допроса относительно убийства Павла ему не прочитали, а подписал он его под давлением [231]. Со своей стороны, Титов и Иван Потупчик отрицали противозаконные действия органов и указывали на свидетельства о тесной связи между Данилой и Ефремом [231об.]. Эта неприглядная перебранка сказалась на решении суда единственным образом: прокурор потребовал, чтобы Титов ответил по статье 111 Уголовного кодекса за то, что не предпринял никаких шагов по охране жертвы преступления [234об.]. На этом власти потеряли к Шатракову интерес.

Пятеро обвиняемых по большей части придерживались своих ролей в этом заранее написанном сценарии. Звездная партия досталась Даниле, чьи показания в их последней версии на допросах, которые вели Федченко и Шепелев, вполне созвучны общему хору: Кулуканов предстает основным подстрекателем преступления (он передавал сведения о передвижениях мальчиков в тот роковой день, способствовал самому убийству и сокрытию запятнанной кровью одежды). К своим показаниям Данила еще добавил, что на следующий день после убийства Кулуканов дал ему стакан водки, чтобы купить его молчание. Данила заявил, что совершил преступление ради 30 рублей, мотивом послужила и драка 26 августа из-за седелки [223об., 224, 226об., 176, 193об.].

В показаниях Ксении Морозовой тоже появились новые красочные детали. Она нарисовала яркую картину ужасной домашней обстановки. «Старик у меня очень суровый и житье с ним было тяжело и не любил когда ему возражали …Старик уж очень не любил Павлика а ко мне внучата относились хорошо», — утверждала Ксения. Когда мальчики приходили к ним, Сергей был недоволен: «зачем паршивцы пришли». После суда над отцом Сергей продолжал угрожать Павлу, правда, называл его теперь не «сукиным сыном», а помягче — «паршивым щенком»: «Павел выбил стекла и старик его выгнал и сказал что паршивый щенок на свете жить больше не будешь». С мрачным описанием старика в рассказе Ксении контрастировал светлый образ ее внука, восставшего против несправедливого деда и вообще отстаивавшего правоту: «Павел был боевой и смелый парень и если есть провинки за кем он доложит» [219—220].

Судебное заседание разворачивалось по написанному сценарию и в отношении «пособников» преступления — Арсения Силина и Арсения Кулуканова. Силин еще раз заявил: во время убийства находился в Тавде и ничего не знал; с Павлом был в хороших отношениях и не подозревал, что тот активист; понятия не имел о взаимоотношениях Павла с дедом. Силин повторил историю о продаже мануфактуры Даниле, а про Сергея Морозова сказал: «Старик был суровый очень» [228]. Кулуканов, в свою очередь, продолжал отрицать свое участие в убийстве и в ответ на показание Данилы о стакане водки с презрением сказал: «Я вино совсем не пью» [226]. Он еще раз заявил, что золотых монет у него отродясь не бывало и что он понятия не имеет, кто донес, что он спрятал телегу [226—226об.]. Все сказанное Кулукановым вполне соответствовало месту, отведенному ему в этой истории. Если бы он вдруг раскаялся и признал свою вину в зале суда, это, возможно, добавило бы действию драматизма. Но занятая им позиция даже лучше вписывалась в сценарий: ведь Кулуканов должен был предстать перед народом безжалостным, лживым и хитрым кулаком, поэтому никого не удивляло, что он отрицал свою вину, — весь зал знал цену его уверткам. Заявление Кулуканова о том, что он спиртного в рот не берет, вызвало у присутствующих не меньшее возмущение: совсем заврался старый брехун. Нарушил общее согласие только Сергей Морозов. Сначала он, как полагалось по плану, подтвердил свои предыдущие показания относительно участия в убийстве: «Я держал внука Федора и Данила резал». Подтвердил, что его отношения с Татьяной и ее детьми были плохими. Татьяна всегда пыталась присвоить чужое имущество — скотину и вещи, принадлежащие ее мужу. Он недолюбливал мальчиков, потому что те всегда насмехались над ним. Ему не давал покоя донос Павла на отца и Кулуканова. Кроме того, Сергей выдал свою жену: да, она знала об убийстве, она вообще неблагонадежна и привлекалась к суду за воровство еще до революции. Он помог Кулуканову собрать зерно с общественных полей и спрятать его, несмотря на то что члены сельсовета говорили ему, чтобы он этого не делал [221об.—223].