Я пытаюсь восстановить черты - Антонина Пирожкова Страница 35

На заводе шли работы по сооружению цехов, закладывались фундаменты под доменные печи и фундаменты зданий соцгорода. Каждый новый город, строящийся в нашей стране, назывался социалистическим городом. И на всех стендах площадки я увидела красочные объявления о том, что на Кузнецкстрой из Москвы приезжает Вахтанговский театр. В конце рабочего дня я пришла в конструкторский отдел. Я взяла чемодан и дождалась АРэ и Володю Кудрявцева, который сразу же заявил, что обедать мы будем у него и что Агочка нас ждет. Встреча с Агочкой была радостной, мы расцеловались. Во время обеда я узнала, что мой брат живет в рабочем общежитии в комнате, где вместе с ним проживает еще несколько человек, а АРэ живет в доме у подножия холма вместе с другим инженером. Володя Кудрявцев предложил мне занять комнату его помощника Малова, который вчера вместе с женой уехал в отпуск в Москву и оставил ему ключ. Тут же было решено, что мы покупаем билеты на представления вахтанговцев — для меня это было приятной неожиданностью. Поздно вечером Володя и АРэ проводили меня в комнату Малова. Постельное белье у меня было с собой благодаря заботам мамы, а чай, сахар, хлеб и что-то еще из еды дала мне Агочка.

Слух о моем приезде быстро распространился по заводоуправлению и, конечно, дошел до начальства. Начальником Кузнецкстроя был Франкфурт, а главным инженером — Казарновский. И уже на третий день моего пребывания на стройке меня просил зайти Казарновский, о чем мне сообщил АРэ. Когда я пришла, он стал уговаривать меня остаться работать на Кузнецкстрое, хвалил меня как инженера, сказал, что им очень нужен именно такой человек, знающий заводские конструкции и уже много сделавший для Кузнецкстроя. Я отказывалась, ведь у меня было направление на работу в НИИ Новосибирска и я не могла остаться. Во время нашего разговора зашел Франкфурт, познакомился со мной и тоже начал меня уговаривать: «Зачем Вам НИИ? Это же исследовательская работа, которая пригодится, быть может, в будущем, а не сейчас. А у нас работа живая, Вы будете видеть ее результат». Но я категорически отказалась и ушла.

Пока мои друзья работали, я отдыхала: читала, заходила к Агочке и слушала ее игру на пианино. Навестила брата Игоря, которого пришлось разбудить, так как застала его спящим после ночной смены. Узнала, как он живет, как питается, с кем дружит — всё это надо было потом рассказать нашей маме.

Октябрь был солнечный, сухой, настоящего снега еще не было, и я уходила в парк или в лес и гуляла там. Обедала часто вместе с АРэ и другими знакомыми в заводской столовой в отдельной комнате для инженеров и служащих. Еда была не очень-то вкусная. Но какое это имело значение, если вечерами мы все вместе шли на спектакли Вахтанговского театра — на «Принцессу Турандот» с Мансуровой и Завадским в главных ролях, на «Виринею» и «Разлом»? «Принцессу Турандот» я смотрела дважды, была потрясена игрой актеров и самим спектаклем. Дней через семь я решила уехать домой и пришла к начальнику железнодорожной ветки, чтобы взять билет до Кемерова. Но он мне сказал, что Франкфурт распорядился билета мне не продавать. (Железнодорожная ветка на Кузнецкстрой была в подчинении Франкфурта.) Я задохнулась от возмущения. Я думала, что могу попросить кого-нибудь другого купить мне билет, но оказалось, что это невозможно: билеты были именные, их выдавали по паспорту. Конечно, такое правило продажи железнодорожных билетов было принято не специально для меня. Некоторые мобилизованные на это строительство специалисты, попав в тяжелые бытовые условия, бежали обратно. И Франкфурт стремился их задержать. Но какое отношение это имело ко мне? Ведь я приехала просто в отпуск, а не по мобилизации на работу. Говорить с Франкфуртом было бесполезно, и я могла только возмущаться. Мои друзья мне сочувствовали, все говорили об этом как о насилии над человеком. Много беззакония творилось в те времена в нашей стране, где люди были бесправны.

Я пребывала в отчаянии, когда меня нашли журналисты — несколько человек из разных городов — и посоветовали мне попросить у начальства высокий оклад и отдельную комнату. Они полагали, что мне, только что окончившей институт, высокого оклада не дадут и отдельной комнаты тоже. Комнат катастрофически не хватало, в одну комнату селили по два, а то и по три человека. И начальству придется меня отпустить. По собственной инициативе я никогда не стала бы этого делать. Но уехать хотелось, и я пришла к Франкфурту и сказала ему всё, что мне советовали сказать журналисты. К моему великому удивлению, Франкфурт, выслушав меня, улыбнулся и сказал, что он согласен. Он даст мне оклад в 365 рублей — ставка старшего инженера — и отдельную комнату в только что отстроенном доме. И я проиграла. Вместо того чтобы настаивать на отъезде, я, по совету журналистов, выставила свои требования, а Франкфурт на них согласился. У меня уже не было другого выбора, и пришлось остаться.

Через два дня в стенной газете появилась заметка под названием «Принцесса Турандот из конструкторского отдела», подписанная начальником отдела кадров Красной. Это была красивая брюнетка средних лет, получившая фамилию Красная, быть может, за участие в Гражданской войне, — в то время было модно менять свою фамилию на другую с революционным смыслом. Она возмутилась, что девчонка в двадцать один год, только что получившая диплом, позволяет себе выставлять такие непомерные требования. Я ее понимала и сама этого стеснялась, но отступать было поздно. Из-за этой заметки в стенной газете многие стали называть меня принцессой Турандот, хотя во мне ничего от Турандот не было и никаких загадок я никому не задавала. Я так прославилась тем, что меня насильно оставили на Кузнецкстрое, что все, кто приезжал туда, непременно хотели со мной познакомиться. Однажды, вскоре после появления заметки, из Москвы приехал журналист от газеты «Известия» Владимир Яковлевич Рузов и тоже захотел со мной встретиться. Он выслушал мою историю и написал статью под заголовком «Дело о…».

Начальником конструкторского отдела, куда я пришла работать, был архитектор Лев Николаевич Александри ^[5]. Снова моим начальником стал архитектор: в Томске был Крячков, здесь — Александри. И снова я работала без непосредственного начальника из конструкторов, и снова, как в Томске, никто мною не руководил и я по специальности никому не подчинялась. Но зато здесь в моем распоряжении были чертежники и копировщики, и я, рассчитав конструкцию на прочность, могла начертить только эскизы и отдать их чертежникам для оформления в рабочие чертежи, а потом, после моей проверки, передать копировщикам, чтобы они сняли копии на кальку. Кальки я снова проверяла и, подписанные чертежниками и мною, несла на подпись к Александри. Александри подписывал чертежи, не особенно вникая, поскольку полностью мне доверял. В большой комнате конструкторского отдела, где работало несколько человек, мне выделили большой стол посередине комнаты, и я могла видеть всех сотрудников, сидящих передо мной. В правом углу работала группа американских инженеров, приглашенных на строительство завода. Я думаю, что они занимались технологической частью металлургического завода. Александри сидел в смежной комнате, в которую он собрал всех, кто занимался проектированием зданий для будущего города. Дверь в его комнату была всегда открыта, и я могла его видеть, но не видела никого из сидящих в его комнате, в том числе и АРэ.