Император Мэйдзи и его Япония - Александр Мещеряков Страница 35

В этом году в Японию попала весьма поучительная книга. Она принадлежала перу американского правоведа и дипломата Генри Уитена (Henry Wheaton, 1785–1848) и называлась «Международное право» («Elements of International Law»). Она была впервые опубликована в 1838 году. В Японию попал китайский перевод книги, выполненный американским миссионером У. Мартином. Японские мастера быстро вырезали доски, книгу издали. Труд Уитена произвел на японцев большое впечатление.

В этой книге рассказывалось о международном праве, толковалось, в частности, что такое договоры военные, торговые, договоры о дружбе. Повествование при этом велось с точки зрения «цивилизованных стран», к которым относились Европа и Америка. Страны «нецивилизованные» следовало покорять. Со странами «полуцивилизованными» предписывалось заключать неравноправные договоры и вводить там режим экстерриториальности. В случае отказа – применять силу. К таким «полуцивилизованным» странам автор относил и Японию. Она оказалась в одной компании с Турцией, Персией, Сиамом, Китаем и Кореей. Европейцы признавали, что государственность имеет в этих странах прочную основу. Но считать их «цивилизованными» все равно отказывались. Потому что для того, чтобы быть «цивилизованными», следовало ввести там христианство. Может быть, именно тогда, после прочтения книги, многие японцы по-настоящему поняли, чем их страна является для Запада.

Рассуждения Уитена были совершенно стандартными для XIX века. Причем это была не просто теория международных отношений, а самая обычная практика – азиатские «нецивилизованные» страны одна за другой лишались независимости и кусков своих территорий. Это и Бирма, и Вьетнам, и Камбоджа. Причем победы Англии и Франции достигались без особого напряжения сил. Россия же продолжала завоевывать Центральную Азию. Было от чего прийти в ужас – кольцо сжималось, а Япония не имела никакого исторического опыта по защите своей страны от иноземных захватчиков.

Основу европейского международного права составляла теория «прогресса», выработанная в XVIII веке. Согласно этой теории, все племена и страны классифицируются в соответствии с достигнутым ими уровнем «знаний и морали»: дикие, варвары, полуцивилизованные, цивилизованные и просвещенные.

Для японцев было настоящим шоком, что европейцы обладают законами и руководствуются ими. Согласно традиционным конфуцианским представлениям, законы могли иметь только «культурные страны». Выходило, что белые люди – отнюдь не варвары! ^[40] Это было поистине грандиозное открытие. Получалось, что с европейцами можно иметь дело. При этом вопрос о «справедливости» этих законов не вставал.

С этих пор стремление к европейской «цивилизации» («буммэй») и «просвещению» («кайка») стало овладевать японцами все больше и больше. Теория прогресса и эволюции, согласно которой возможно подняться вверх по шкале цивилизованности, позволяла надеяться на лучшее. Традиционное дальневосточное мировидение такой возможности не предполагало: деление на культурный «центр» и варварскую «периферию» было извечным и неизменным.

А принц Муцухито между тем читал совсем другие книги. Теперь он закончил «Мэн-цзы». На овладение этим важнейшим памятником у него ушло чуть больше года. Комэй похвалил его за усердие. Но в то же самое время в одном письме посетовал, что придворные дамы испортили его. Он-де говорит, что все, кто слушаются императора, – «плохие». Мир терял свою прежнюю стройность.

Дворцовая атмосфера мало способствовала последовательным занятиям «большой политикой». Тем, кто был осведомлен о придворной жизни, она напоминала атмосферу «веселых кварталов». А опальный Ивакура Томоми, который проживал в то время в столичном пригороде, даже призвал императора отказаться от такой разгульной жизни – немыслимое нарушение этикета.

Надо сказать, что воздержание и воздержанность никогда не входили в список придворных добродетелей. Но раз такая претензия стала приходить на ум, значит, что-то было неладно в японском государстве. А тут еще поползли слухи, что принц Каяномия якобы проклял императора. Будто бы с его подачи монах Нинкай убил присланной принцем стрелой фазана, положил его на алтарь, проклял Комэй и пообещал, что Каяномия займет его место.

Комэй не поверил слухам и даже построил для принца новые покои. Но нервическая обстановка в стране и при дворе говорили за то, что люди готовы поверить в самые невероятные предположения.

В этом году наконец-то изловили преступника (или одного из них?), который убил двух русских моряков шесть лет назад, в 1859 году. Им оказался ронин из княжества Мито. Его казнили в Иокогаме.

1866 год
2-й год девиза правления Кэйо. 15-й год жизни Мэйдзи

К этому времени многие княжества перестали соблюдать запреты сёгуната. В том числе и запрет выезжать за границу. Сам сёгунат подавал им в этом пример. За последние годы существования сёгуната за границу отправились 153 молодых человека, 68 из них были направлены сёгунатом. Из княжеств наибольшую активность проявляли Сацума (26 человек) и Тёсю (11). Запреты нарушали даже простолюдины. В этом году Иокогаму покинула группа из 18 бродячих артистов, которая объехала с гастролями Америку, Англию, Францию, Голландию, Испанию и Португалию. Это были первые японские артисты, побывавшие на Западе.

Труппа японских артистов, выехавшая на Запад

В феврале в Петербург прибыло шесть японских юношей – сыновья знатных самурайских семейств с Эдзо (Хоккайдо). Предполагалось, что они пройдут в России курс обучения. Расходы на их командировку взял на себя сёгунат. Юноши отплыли из Хакодатэ. В эту флотилию входили два русских военных корабля. Один из них назывался «Варяг». Он доплыл до Гонконга, а затем вернулся в Японию. Другой доставил будущих студентов в Европу. Они обосновались в Санкт-Петербурге, где их опекали Татибана Косай и Гошкевич. В октябре их навестили два японских студента, проходившие курс обучения в Англии. Нарушив запрет сёгуната на выезд за границу, княжество Сацума отправило их в Англию. Одним из студентов был Мори Аринори (1847–1889), ставший впоследствии министром просвещения. Сацума и сёгунат стремительно приближались к открытому военному конфликту, но их юные посланцы в Европе не испытывали по отношению друг к другу недружественных чувств. Они мирно проводили время в пирушках, осматривали достопримечательности. Беседы с Мори Аринори подводили петербургских студентов к выводу, что уж если учиться за границей, то не в России, которая представлялась им теперь задворками Европы.

Княжества Сацума и Тёсю, которые еще недавно были злейшими врагами, достигли между тем согласия и заключили в январе союз. Главную роль в объединении их сил сыграли Сайго Такамори, Окубо Тосимити и Кидо Такаёси. Посредническую функцию при организации переговоров исполнял Сакамото Рёма (1835–1867) из княжества Тоса. Накаока Синтаро (1838–1867) из этого же княжества подвел под договор теоретическую базу: он утверждал, что только военный союз Сацума и Тёсю и возвращение всей полноты власти императорскому двору способны обеспечить процветание Поднебесной. «Полнота власти» формулировалась как «единство ритуала и политики» в одном лице. И этим лицом был вовсе не сёгун, а император ^[41].