Георгий Иванов - Вадим Крейд Страница 35

Довольно рано он задумал собрать свои рассказы в отдельный сборник. Еще весной 1914 года, выпуская в свет «Горницу», Георгий Иванов сообщал о подготовке к печати книги рассказов. Их названия перечислены: «Теребливое дитя», «Приключение по дороге в Бомбей», «Петербургская осень», «Разговор попугаев». Книга в свет не вышла, но в объявлении в сборнике «Вереск» отмечено, что первая книга рассказов Г. Иванова печатается . Сообщалось также, что его повесть «Венера с признаком» не просто «готовится», а уже печатается.

Первый период писания рассказов в жизни Георгия Иванова длился с 1912-го до 1917 года. Между прочим, и второй период продолжался ровно столько же лет – с 1929-го по 1934-й. И в том и в другом случае рассказы предназначались для тонких журналов, которые в дореволюционном Петербурге издавались во множестве. Тонкие журналы выходили и в эмиграции, например еженедельная «Иллюстрированная Россия».

Через тонкие журналы он проложил себе путь в литературу и как поэт. Его поэтический дебют состоялся в 1910 го­ду в первом номере только что открывшегося петербургского журнальчика под неуклюжим названием «Все новости литературы, искусства, театра, техники и промышленности». Здесь увидели свет только что написанные юношей неполных шестнадцати лет стихотворение о монахе, скоропалительно отрекшемся от мира («И блекнет он, Божий, и вянет он, юный»), и переложение греческого мифа об Икаре. В стихотворениях, которыми Г. Иванов дебютировал, при желании можно разглядеть символику или даже прозрение собственной судьбы. В одном — отречение от всего мирского, но отречение не светлое, не в состоянии покоя, а страстное, приводящее к истощению душевных сил и к преждевременной гибели, в другом — высокий взлет мастерства, за которым неизменно последует падение.

Георгий Иванов вспоминал о своем участии во «Всех новостях…» с юмором и язвительно переделал его название во «Все новости литературы, искусства, техники, промышленности и гипноза ». Этот «гипноз» особенно его потешал, хотя в названии эфемерного журнальчика он вовсе не фигурирует, а был присочинен самим Г. Ивановым, которого подвела память. За «Всеми новостями…» последовало участие в журнале «Весна», все 16 страниц которого отдавались стихам никому не ведомых авторов, и они сами раскупали для себя и своих знакомых весь тираж.

Издателем и редактором «Весны» был Николай Георгиевич Шебуев. В литературных кругах, да и среди читателей имя было известное. В первую русскую революцию Шебуев издавал сатирический журнал «Пулемет». За злые нападки на царское правительство он был приговорен к тюремному заключению. По сегодняшним понятиям времена были поистине вегетарианские. Находясь в тюрьме, Шебуев продолжал издавать «Пулемет» и писать для него антимонархические статьи и мрачные сатирические стихи. Вскоре он был освобожден, а в 1908 году задумал журнал, который мог бы служить клапаном для напора непризнанных гениев, осаждавших редакции и толстых и тонких журналов и обычно получавших от ворот поворот. Вот на них-то и рассчитывал Шебуев. И те, кого он милостиво печатал, и те, кто надеялся быть напечатанным, становились верными подписчиками. Таковых оказалось достаточно, чтобы журнал безбедно просуществовал до 1914 года.

Лег через пятнадцать после того, как Георгий Иванов впервые напечатался в «Весне», он назвал его «морем пошлости и графомании». И все же в этом «море пошлости» можно отыскать даже Игоря Северянина, который, впрочем, готов был тогда печататься в изданиях самых эфемерных, но что совершенно неожиданно — в той же «Весне» встречаются имена Гумилёва, Леонида Андреева, Пришвина.

Особенно часто рассказы Георгия Иванова появлялись в «Аргусе». Журнал определенного направления не имел. Его «программа» была сформулирована в объявлении о подписке. «Аргус», говорилось в ней, первый и единственный в России общедоступный ежемесячник. Что такое «общедоступный» в отличие от других тонких журналов, оставалось только гадать, но журнал стал действительно популярным. Его редактор Василий Александрович Регинин (впоследствии известный советский журналист), как уже говорилось, «умел привлечь к сотрудничеству видных писателей и художников. Круг авторов был обширен. В их числе — Сологуб, Аверченко, Ремизов, Борис Садовской, Ауслендер, Слезкин, Потемкин, Чапыгин, Чуковский, Щепкина-Куперник, Ясинский, Маршак, Муйжель, Борис Лазаревский. Очень часто печатались Михаил Кузмин и Александр Грин. Здесь же находим стихи ранних акмеистов — Гумилёва, Мандельштама, Ахматовой, Городецкого, Нарбута, то есть всех, кроме Михаила Зенкевича. Георгий Иванов тоже представлен в «Аргусе» стихами, но, по мнению самого Гумилёва, к ранним акмеистам отнести его было нельзя. Еще до встречи с Г. Ивановым Гумилёв говорил со всей определенностью: «Акмеистов только шесть».

Охотнее всего редакция предоставляла место приключенческой прозе. Первый рассказ Георгия Иванова в «Аргусе» — «Приключение по дороге в Бомбей» (1914) – пародия на приключенческую прозу, отталкивающаяся главным образом от Герберта Уэллса. Через три номера ежемесячник напечатал его рассказ «Губительные покойники». Сюжет восходит к тем «преданьям старины глубокой», которые Георгию Иванову доводилось слушать в детстве и к которым у него пробудился устойчивый вкус, сказавшийся как в стихах, так и в прозе. Действие рассказа происходит недалеко от Польши, где-то в северо-западном крае, где прошло детство автора. «Холодильники в Оттоне», «Белая лошадь», «Дальняя дорога», «Черная карета», «Карачаевский особняк», «Акробаты» — вот названия некоторых рассказов, опубликованных им в 1910-е годы.

С «Аргусом» успешно конкурировал богатый иллюстрациями еженедельный «Огонек». Его редактор В. Бонди как-то при встрече с Г. Ивановым резонно заметил: «Авансы берете у нас, а рассказы носите в "Аргус"». В «Огоньке» Г. Иванов напечатал готическую новеллу «Трость Бирона». Герой, от лица которого ведется повествование, – любитель старины, скромный собиратель антикварных вещей встречает на Дворцовой набережной странную личность в шоколадном пальто и с тростью. Не запомнить его было нельзя. Недели через две он встречает снова человека с тростью «коричнево-золотистого дерева с резной костяной ручкой». Они познакомились, подружились, стали бывать друг у друга. Нового знакомца звали Симон Брайтс. Похоже, что он нигде не служил, был богат и занимался «исключим» коллекционированием изысканных редких вещей». Эти догадки подтвердились, когда наш герой впервые побывал у него дома. Господин Брайтс занимал две просторные комнаты — почему-то в подвале, но подвал был наполнен драгоценным фарфором, картинами, гравюрами, гобеленами, хрусталем, древними манускриптами. В этом фантастическом жилище на Тучковой набережной друзья ведут тихие разговоры об искусстве, удивительным знатоком которого оказался этот богатый чудак-эстет. Однажды Брейтс явился к своему скромному другу без предупреждения и с необычным вопросом, носит ли он крестик, и, удостоверившись, что носит, просил его прийти к нему сегодня ночью. Придя в подвал, тот увидел каких-то посторонних, а хозяин квартиры был подвешен на пыточном колесе. Брайтс попросил своего друга взять в руку крест, и в тот же момент все было кончено. «Я очнулся у себя дома… Три недели я лежал в сильной горячке». По выздоровлении он отправляется на Тучкову набережную, видит объявление, что подвал, в котором жил Брайтс, теперь сдается, а дворничиха, узнав частого посетителя, передает ему письмо. Из него мы узнаем тайну Брайтса. Все переменилось в его судьбе, когда он нашел трость, принадлежавшую Бирону. Днем он был богатым любителем антиквариата, а по ночам «черная и грешная душа овладевала его телом», душа Бирона, который «снова дышал и жил, чтобы терзать и мучить» очередную жертву. И когда Симон Брайтс случайно потерял трость великого герцога, очередной жертвой пыток стал он сам.