Мальчик, идущий за дикой уткой - Ираклий Квирикадзе Страница 35

Звонить Олжасу Сулейменову по поводу густошерстного осла я не решился. Пересвет сам – напором, способностью добиваться всего, что задумал, – достучался до правителя Казахстана тех лет, поехал в среднеазиатскую республику и где-то на Памире или еще выше обнаружил сто сорок густошерстных ослов. “Сильные, как Пауль Андерсон, глаза умные, как у Спинозы” (характеристика Пересвета). Он получил официальное разрешение на вывоз осла. Каким-то сложным маршрутом грузовыми самолетами с тремя пересадками он привез густошерстное существо в Пасадену, штат Калифорния. Мы, друзья Алика, бурно праздновали приезд Спинозы (не сговариваясь, так прозвали осла профессор-кардиолог Юрий Бузи, издатель газеты “Панорама” Александр Половец и я, автор этого рассказа). В Пасадене на ферме Генри Миллера был дан ужин. Миллер тут же приступил к выведению новой ослиной породы “густошерстный калифорниец”. Он отверг кличку Спиноза и назвал осла Гигант.

Началась брачная пора, и тут случилась странность. Осел не пожелал ни одну ослицу из “гарема” Генри Миллера. Сорок три самки “укладывались в постель” к Гиганту. Он отворачивался от них, убегал на другой край поля. “Уберите от меня этого…” – тут Генри Миллер сказал слово, которое я не могу повторить. Пересвет под нажимом Миллера и его адвокатов вынужден был увезти Гиганта назад в Казахстан. Поменять осла не удалось. Но когда местные узнали, в чем проблема, удивились очень. Осел, выпущенный на волю, тут же доказал свои гигантские способности в любовных делах. Алик Пересвет ничего не мог понять. Почему там, в Калифорнии, Гигант был индифферентен, а здесь, в Казахстане, стал ненасытным Казановой? Маленький человек по имени Ольмес, в мятой кепке, темном от пота ватнике, бывший хозяин Гиганта, сказал: “Ему нужно прошептать правильные слова, и он с радостью сделает то, что должен делать…”

Алик записал в записную книжку, выучил казахские слова, шептал их ослу – всё безрезультатно. Он увез в Калифорнию Гиганта и маленького человека в мятой кепке. В Пасадене началась серия удачных селекционных экспериментов. Ольмес что-то шептал ослу на ухо, и тот бросался в бой. Генри Миллер сдружился с казахом. Целыми днями они говорили друг с другом (не зная языка другого) об ослах, о людях, о правителях, о боге, о женщинах. Пили виски, вместе принимали роды, радовались, что крошечные ослята имеют густую шерсть. Вместе ездили в Лас-Вегас. Казах вначале выиграл у одноруких бандитов, потом еще больше проиграл. Но это не очень его огорчило. Они даже слетали в Париж. Ольмес был в восторге от Эйфелевой башни и от длинных ног девушек из кабаре “Крейзи хорс”.

Неделю спустя Генри и Ольмес вернулись в Пасадену. А потом случилось то, что случилось. Неожиданно умер Генри Миллер. Всё плохое завертелось с дикой скоростью… Наследники аннулировали ослиную ферму, распродали дорогостоящие гектары земли, выгнали Ольмеса. Алик Пересвет повел себя замечательно. Выкупил густошерстного осла. Организовал перелет Ольмеса и Гиганта в Казахстан – сам не смог поехать, но послал свою племянницу Тасю Пересвет. Бойкая девушка, не любящая ничего американского, довезла Ольмеса и осла до гор Памира. Ей так там понравилось, что она вышла замуж за сына Ольмеса, в чем-то Гиганта, и сотворила с ним шестерых мальчиков.

Сценарий о желании белогвардейских боевиков убить прелестную Мэри Пикфорд я не дописал. Уехал в Москву преподавать на Высших курсах сценаристов и режиссеров. История осла и Алика Пересвета вспоминалась мне многие годы. Я рассказывал ее друзьям. “Готовый сценарий, – говорили друзья, – надо только сесть и написать”.

Сегодня все пишут на компьютерах. Но есть извращенцы, которые не умеют нажимать на компьютерные кнопки: пишут авторучкой, вооружившись ножницами и скотчем, режут, клеят тексты, что-то зачеркивают, рвут исписанные листы, губы их шепчут: “Хватит, сажусь за компьютер, начинаю учиться”. К таким извращенцам отношусь и я. Я пишу авторучкой, а печатают мои друзья, подруги, мои студенты, моя жена Тамара. Иногда печатают машинистки, с которыми я встречаюсь обычно в метро. В грохоте подъезжающих электричек я что-то объясняю им, показываю зачеркнутые строчки, указываю на стрелки, которые ведут к продолжению фраз… Машинистки строги и неулыбчивы, одна из них, обозвав меня ослом, бросила на мраморный пол станции “Маяковская” мою драгоценную рукопись. Отъезжающие электрички окончательно мутят воду.

Неделю спустя, получив текст, я впадаю в панику: завтра сдавать сценарий, статью, а на страницах – полный хаос. Почему так? Ведь я, Ираклий Квирикадзе, один из первых на планете Земля приобрел персональный компьютер Apple, еще в 1989 году. Живя в Лос-Анджелесе, имея близких друзей в знаменитом Калифорнийском университете, которые нашли способ с огромной университетской скидкой помочь мне купить толстенный пластмассовый кирпич. Американские соседи с Венис-Бич приходили смотреть на него, как когда-то тбилисские соседи приходили смотреть к моему другу Сандро Гигинеишвили телевизор с видеоприставкой, один из первых в Грузинской ССР. Посвященные знали, когда будут показывать не Хичкока и Бергмана, а немецкую оголтелую порнографию, и мы, посвященные, собирались на видеосеанс как на тайный сход масонов. Смешно, потому что всё закончилось плачевно. Дедушка Сандро Гигинеишвили, старый работник органов, однажды случайно открыл дверь комнаты внука, где двадцать порнографистов обоего пола затаив дыхание смотрели на экран телевизора “Рубин”. Дедушка Гигинеишвили увидел такое! И это такое так потрясло его целомудренную душу, что, выйдя из комнаты, он добежал до спальни и нашел спрятанный там пистолет, подарок самого наркома Ежова. Вернувшись на массовый сеанс безобразия и разврата, дедушка разрядил пистолет в экран “Рубина”. Немецкая белотелая красотка не успела дошептать традиционную фразу “Дас ист фантастиш!”, как экран взорвался. На кусочки разлетелись красотка и партнер. Остались мы, зрители, застывшие в немой сцене!

Мой персональный компьютер не имел такой жуткой судьбы, как телевизор “Рубин” и видеоплеер (дедушка расстрелял и его), но и ему не выпала счастливая судьба. Не знаю, чем можно объяснить мою неспособность научиться пользоваться компьютером. Тем более что сочинение текстов есть единственный для меня источник творческого наслаждения и некого дохода. Вот уже четверть века я пишу, пишу, пишу… Это ужасно – постоянно писать, писать, писать… Чанчур, ты постоянно воруешь у меня авторучки и демонстративно выкидываешь их в окно. Я тебя не ругаю, потому что ругать для тебя – радость: “Папа общается со мной”. Ты тут же воруешь следующую ручку – и вновь в окно… Твой старший брат Гера постоянно видит только мой затылок и спину и шутит: “Я забыл, как ты выглядишь, если встречу в лифте, могу не узнать”. В мою спину часто попадают банки из-под пива, мячи, галоши – это твой призыв, Чанчур: “Папа, оглянись”.

Некоторые из пишущих людей, которые, как и я, пользуются карандашом, авторучкой, уверяют, что к ним вдохновение приходит с кончика пера – “рука к перу, перо к бумаге”. Что, нажимая на кнопки компьютера, они не видят героев, не знают, как описать глаза героини, не знают, герой красивый, рябой, толстогубый?.. Но дело не в этом. Мой случай другой. Я хочу печатать… Может, дело в моей какой-то особенной тупости. Черт, хватит себя ругать…

Чем-то я должен же похвастаться?

Уши у меня как антенны. Если что-то интересное мелькнет в разговоре, стараюсь запомнить и, вынув записную книжку, по горячему следу записать какое-то событие, даже бессмысленный, путаный рассказ, в котором что-то засверкало, что я сам не до конца понял, но записать надо, потом забуду и ночью перед сном буду ломать голову, вспоминая: “Сергей Параджанов смешно рассказывал про певицу Гоар Гаспарян… Но что?” Вот тут на помощь и приходят записные книжки. Их у меня много, больше пятидесяти, собранных за долгие годы моего графоманства. На письменном столе они самая большая ценность. Фильм “Пловец”, получивший множество фестивальных наград, выплыл на экраны из записной книжки № 16 всего лишь из пяти строк. И фильм “Лунный папа” родился из записной книжки (не помню ее номера). И “Тысяча и один рецепт влюбленного кулинара”.